О, Путник!
Шрифт:
— И куда же делся загадочный стрелок?
— Сир, стрелок действительно крайне загадочная личность, — недоумённо вздохнул ПОЭТ. — Вдруг совершенно неожиданно и внезапно возник из ниоткуда за Вашей спиной всего в десятке метров, а потом вдруг пропал, исчез, испарился, растворился в воздухе… Ничего не понимаю!
— Так, так, так… Очень интересно, однако! — задумчиво пробормотал я.
— Да, Сир, мне самому очень и очень интересно!
— Ладно… А какие же ранения я получил?
— Очень серьёзные, Сир. Все четыре стрелы задели жизненно-важные органы. Каждое ранение являлось смертельным.
— О, как! А я гляжу на сиделку и удивляюсь, почему она на меня так изумлённо смотрит, — улыбнулся я. — Ладно, налейте-ка, сударь, ещё Можжевеловки. Выпьем за моё здоровье!
— За Ваше здоровье, Сир!
— Да,
— Согласен, Сир.
— Да, в очередной раз, как и на корабле, я не успел вовремя среагировать на опасность со спины, — продолжил я свои размышлении. — Расслабился, был поглощён боем, отвлёкся, выпустил ситуацию из под контроля. Да, стрелок находился от меня на небольшом расстоянии. Скорость полёта стрел была очень высока, иначе как объяснить тот факт, что я вовремя от них не уклонился и не защитился? Или дело не в этом, и присутствует ещё какой-нибудь дополнительный фактор, который мы сейчас выпускаем из поля зрения? А может быть, стрелок не знал, о том, что я Бессмертный? Просто кто-то напоследок, в отчаянии пустил в меня стрелы, да и сгинул? Всё может быть…
Я, кряхтя, сел на край кровати, неожиданно ощутил резкую боль в спине. Внутри меня что-то захлюпало. Чёрт возьми, лёгкие, конечно же, как всегда повреждены. Да, надо ещё полежать. Быть пробитым четырьмя стрелами, да ещё и попавшими в жизненно важные органы, — это тебе не по руке ножом полосонуть.
Сиделка засуетилась, запричитала, заметалась по комнате. Я покорно, и не торопясь, вернулся на своё место, замер в первоначальной позе, с удовлетворением ощутил, как боль в спине медленно и сладко проходит. Не спеши, Бессмертный. Спешка приводит чаще всего к разочарованию и к самым неприятным последствиям! Некоторое время в комнате было тихо. Сиделка почти неслышно деревянной ложкой размешивала и смешивала в глиняной кружке какие-то таинственные ингредиенты, готовя очередное чудодейственное снадобье. Два Гвардейца, выпучив глаза, неподвижно замерли у входной двери. Мы с ПОЭТОМ сосредоточённо и мрачно молчали.
— Ладно, на время оставим эту неприятную и непонятную тему о таинственном стрелке, — вздохнул я. — Где ШЕВАЛЬЕ?
— Сир, давеча Вы его хотели подвергнуть целому ряду неприятных процедур за то, что он проморгал пиратов, так бедняга, видимо в попытке избежать мучений, решил умереть смертью героя на поле брани. Повёл кавалерию в атаку, был в передних рядах, бился, как взбесившийся вепрь. Лошадь под ним почти сразу пала, так он и пешим дрался, словно безумный, воодушевлял всех своим примером. Получил многочисленные ранения… Увы, увы…
— Серьёзны ли эти ранения? Где он?
— Ранения серьёзны не очень, Сир. Доспехи-то на нём, как и на Вас, были от Мастеров Первой Горы. Я, кстати, плюнув на всё, преодолел свой природный страх, подбежал к месту побоища поближе для того, чтобы всё лучше видеть и слышать. Так вот, — эта битва, вернее, истребление пиратов, потрясло меня до глубины души. Ранее я никогда не видел столько крови, оторванных частей тел и освобождённых от чрев внутренностей. Сколько страданий, сколько боли!
— Боже мой, какой язык! — засмеялся я. — «Освобождённые от чрев внутренности…». Да, не зря я назначил вас своим Придворным Летописцем, не зря. Эта фраза про «чрева», надеюсь, займёт своё достойное место в вашем главном эпическом произведении?
— Сир, извините… В нашем произведении, в нашем, — скромно потупился ПОЭТ. — Данная метафора уже находится на своём месте, там, где ей и положено быть, не беспокойтесь.
— Прекрасно, прекрасно, продолжайте.
— Так вот, я был поражён не только самой битвой, как таковой, но и её особым э, э, э… Как-то Вы это слово неоднократно произносили…
— Очевидно, — антуражем?
— Да, да, Сир! О, каков был её антураж! Солнце пылает на синем-синем небе так, что оно приобретает какой-то фантастический и абсолютно нереальный цвет, а само светило невыносимо режет глаза. Невдалеке высится огромный, серый, мрачный замок, который мощно контрастирует и с ярким бездонным небом, и с залитым кровью полем брани. Шум, гам, вопли, звон стали! Это наша доблестная кавалерия обрушилась на пиратов. Над всем этим дикий крик ШЕВАЛЬЕ: «За Императора, за Империю!». Его поддерживают конники, но что их голоса по сравнению с Гвардией!? Вот это бойцы-удальцы! Подбежали к месту схватки, мгновенно выстроились в три шеренги, одна за другой, щиты сомкнули и вперёд! Латы сияют, все во всём алом, а на шлемах белоснежные плюмажи, копья выставлены вперёд, ноги чеканно впечатываются в землю, отчего она, бедная, вполне ощутимо постанывает и вибрирует. А над ними — невыносимая голубизна и покой, и всё это на фоне бесконечной, насыщенной всевозможными красками, осенней степи! Представляете, какое это было зрелище!? Боже мой, ну почему я такой никудышный художник! Да и поэт, так себе. Как жаль, как жаль!
Летописец встал, нервно провёл рукой по, очевидно, пылающему лбу, сделал театральную паузу. Пламя свечей в канделябре суетливо заметалось, тени запрыгали по стенам и потолку комнаты. Все присутствующие смотрели на рассказчика, затаив дыхание и раскрыв рты, даже Гвардейцы, которые совсем недавно сами принимали участие в описываемом сражении.
— Дружище, да чёрт с ними, с этой живописью и поэзией! Ну, их! — восхищённо произнёс я. — Из вас получается превосходный прозаик! Прекрасно, прекрасно, давайте выпьем за эту грань Вашего таланта!
— Спасибо, Сир!
— За ваш талант! Всё, теперь я за Летопись полностью спокоен!
— Благодарю Вас, Государь, за тёплые слова, — ПОЭТ от души хлебанул из бокала Можжевеловки.
— Ну, продолжайте же, сударь, ваше повествование! — воскликнул я и тоже выпил.
Мы закусили, пожевали какие-то овощи, а потом ПОЭТ кашлянул и продолжил.
— Как я уже говорил, сначала наши Гвардейцы пошли в темпе тремя алыми, стройными, монолитными шеренгами, чеканя шаг. Впереди — ВТОРОЙ ШЕВАЛЬЕ с обнажённым мечём, за ним клином три Сотника также с обнажёнными мечами, а в центре между ними — огромный гвардейский Сержант с Имперским Штандартом в руках. Представляете!? ПОСОХ, ЗВЕРЬ и молния на алом! О, какое это было зрелище! Сотрясают Гвардейцы землю, топочут и с интервалом в семь секунд орут во всю мощь своих глоток: «Император — Гвардия! Император — Гвардия! Император — Гвардия!». А глотки-то у ребят лужённые! Перекрыли они все звуки, существующие на тот момент в мире. Как я рассказывал, битва за крепость к тому времени уже прекратилась в силу полной деморализации противника.
— Прекрасно, прекрасно, — с восторгом произнёс я.
— Кстати, Сир, а этот Командующий из Второй Провинции так и не вышел из состояния транса до окончания сражения. После того, как все бросились в атаку на пиратов, остался в Ставке один-одинёшенек, стоит бледный, как мел, глаза безумные. До сих пор лежит в своей спальне, не может отойти от нервного шока и морального потрясения.
— А что остальные? — хрипло произнёс я, сглатывая слюну и прикладываясь к бокалу с Можжевеловкой.
— Сир, остальные вели себя достойно. Горные Бароны и СОТНИК, как безумные, сразу же последовали за ШЕВАЛЬЕ в атаку. Представляете, — четыре таких молодца в матовых тяжёлых боевых доспехах на зверях-жеребцах, в развевающихся чёрных плащах, а за ними клином пять сотен орущих конников с пиками!? Врезались они в гущу пиратов, рассекли её на две части, но, немного погорячились, слишком глубоко зашли тем в тыл, растеклись там и в середине, оставив неохваченным фронт. Но не беда! Здесь и Гвардия подоспела! Так вот, наши бойцы-храбрецы перешли на бег, землю по-прежнему сотрясают, алым пылают, плюмажами трясут и дико орут, срывая дыхание: «Император — Гвардия! Император — Гвардия». Тут уж нервы у пиратов окончательно не выдержали, да и кто в такой ситуации выдержит!? Те, кто ещё и пытались сопротивляться, видимо полностью и бесповоротно потеряли всякую надежду на спасение или пленение, но бились хоть и вяло, до конца. Гвардейцы врезались в кучу малу, легко смяли морских разбойников. Сражение переросло в бойню, в избиение. Полегли бесславно все злодеи на этом поле. Тех, кто пытался бежать, наши лучники играючи снимали с сёдел даже на самых дальних дистанциях. А что их снимать? Бродяги в большинстве своём полуголые, незащищённые. Вроде бы с десяток разбойников всё-таки от нас ушли, но это и к лучшему. Как Вы говорили в одной из бесед со мной: «Победа славится и полнится слухами!». Вот так!