О, Путник!

Арбеков Александр Анатольевич

Ну, вкралась небольшая ошибка по поводу того, что вращается вокруг чего. Ну, какая разница, что собою представляет их мир? Капля, так капля… Ну, пускай будет твёрдый шар, покрытый преимущественно водой. Планета Земля… Суть же не в этом! Главное, что они правы в основных вопросах космологии! Пустота, безвоздушное пространство, множество миров, солнц и лун. Вот это да!!! Что-то здесь не чисто. Не может этого быть! Так ли прост данный мир, как я полагал вначале? Где же он всё-таки находится!? То, что на планете Земля, — это понятно. А вот где конкретно, в какой части света? Кто же я такой, как сюда попал!?

Я встал, прошёлся

по комнате, искоса поглядывая на собеседников. Ладно, все мои терзания и размышления яйца выеденного не стоят! Надо взять себя в руки и двигаться дальше. Главное, что я с каждым днём вспоминаю всё больше и больше. Это хорошо, очень хорошо… Ничего, скоро моя бедная память придёт в норму, превратится из чумазой затурканной Золушки в великолепную и прекрасную Принцессу, и вот тогда уж я развернусь в полную силу, по полной программе! Дайте время!

— И так! Вернёмся к нашим баранам, — бодро сказал я, и, увидев недоумение на лицах моих собеседников, пояснил. — Это образное выражение такое, не удивляйтесь, потом подробно объясню. Так, вот… Саратов — это город в стране под названием Россия. Находится на реке Волге. Уехать в глушь, в Саратов, — это означает бросить всё к чёртовой матери, покинуть жён и любовниц. А, возможно, даже и детей, и друзей, и любимых собак и кошек. Устав и вымотавшись, плюнуть на всех и на всё! Послать их всех куда подальше! Подумать в одиночестве в серой глуши о судьбе и о смысле бытия. Подумать о том, как всё начать сначала. Подумать о предназначении. В Саратове можно изменить, улучшить свою жизнь, или загубить её окончательно и бесповоротно… Понятно?

— Понятно, Сир, вполне понятно!!!

— Далее… Что касается Цвейга. Был такой новеллист, романист, поэт. Родился в Вене, путешествовал по свету, писал, страдал, как и все мы. Плохо кончил. Вот и всё.

— Сир, а где находится Вена, это город такой, что ли? — жадно поинтересовался ПОЭТ. — Неужели в Греции? А как Цвейг кончил свою жизнь, насколько плохо?

— Вы меня достали этой Грецией! — рявкнул я. — Ещё раз услышу о Греции, возьму у ГРАФИНИ взаймы кинжал и зарежу вас, как турок грека или армянина.

— А кто такие турки, Сир? Они, очевидно, живут рядом с Грецией, если способны зарезать греков? А кто такие армяне?

— О, о, о… Дорогая, я больше не могу!

— Ну что же вы, сударь, буквально затуркали Его Величество своими бесконечными вопросами! — строго сказала девушка. — Не забывайте, что он ранен, болен, весь на нервах!

— Сир, прошу меня простить, но Вы должны понимать, как интересно постигать чужой, загадочный и таинственный мир! Я же хорошо покопался в библиотеке БАРОНА. Узнал очень много нового. Так надоели эти Острова, Вы бы знали! Я давно подозревал, что мир намного больше, чем мы его себе представляем! Эх, преодолеть бы этот проклятый Океан! Сколько впереди всего непознанного, интересного, необычного и великого!

— Ладно, — смягчился я. — Отвечу на все ваши вопросы, любознательный вы наш. И так… Вена находится не в Греции, а в Австрии. Эти две страны в принципе располагаются недалеко друг от друга. Цвейг не был греком, он был евреем. Есть такая нация, похожая на греков. Кстати, армяне похожи на тех и на тех. Цвейг ушёл из жизни вместе с женой, приняв большую дозу снотворного. Идиот! Вот так, и пока всё…

— Сир, прошу Вас, — что-нибудь из Цвейга, для Цитатника! — взмолился взволнованный ПОЭТ. — Я, кстати, его давно не пополнял. Работаю в основном над основной частью Летописи, описывающей Ваши необыкновенные странствия, жестокие и кровавые сражения и великие свершения.

— Странствия, сражения и свершения… — довольно улыбнулся я. — Хорошо сказано. Мне нравится…

Я встал, тяжело прошёлся по комнате, глубоко задумался, затем взял со стола вилку, ткнул её в ломтик помидора, с удовольствием его пожевал, потом засмеялся и сказал:

— Знаете, ничего особо умного не приходит в голову. Вспоминаю «Смятение чувств», «Амок», «Шахматную новеллу»… Всё в голове перемешалось. Но, глядя на наш чудесный стол, вспомнилась одна интересная, высказанная как-то Цвейгом, фраза. «Когда между собакой и кошкой вдруг возникает дружба, то это не иначе, как союз против повара».

Все засмеялись, посмотрели на холодный стол.

— Сир, сейчас прикажу всё быстро разогреть, — сказала ГРАФИНЯ. — Эту запечённую свинину, я думаю, лучше употреблять горячей.

— Конечно, дорогая, конечно, я согласен. Что-то слишком увлеклись мы говорильней, пора порадовать не только интеллект, но и желудок, — добродушно произнёс я. — Поговорить мы всегда успеем, а вот всласть пожрать, может быть, в следующий раз вовремя и не удастся. Жизнь у нас сейчас такая, увы.

— Сир! — нахмурилась ГРАФИНЯ. — Ну что за моветон! И вообще! Не сглазьте!

— Всё, умолкаю, моё солнце! Так, где же всё-таки в данный момент находится ШЕВАЛЬЕ? Бог с ним, я его прощаю! Молодо-зелено! Что же тут поделаешь. Сибирь подождёт до следующего раза. Где этот великий шпион современности?

— Сир, следующего раза не будет, я за ШЕВАЛЬЕ ручаюсь, — мягко сказала ГРАФИНЯ.

— А вот это ты зря, — грустно произнёс я. — Я иногда за себя не могу поручиться, а как можно ручаться за другого человека? Так, где же всё-таки находится в данный момент ШЕВАЛЬЕ?

— Государь, вообще-то ШЕВАЛЬЕ остановился в соседней комнате, ждёт Ваших указаний, — осторожно сказал ПОЭТ.

— Заговор, — констатировал я и улыбнулся.

— А как ты хотел? — усмехнулась ГРАФИНЯ. — Из заговоров, крупных или мелких, существующих в той или иной форме соткана вся наша жизнь.

ГЛАВА ПЯТАЯ

В теснинах гор Сквозь ворох кленовых листьев Проходит олень. Я слышу стонущий голос. До чего тогда осень грустна!

ШЕВАЛЬЕ имел вид бледный и печальный. Его левая рука и правое плечо были обмотаны бинтами. Зайдя в комнату, он, молча и глубоко мне поклонился, потом тяжело опустился на одно колено, вытащил из ножен меч, на вытянутых руках выставил его перед собой и, посмотрев, наконец, мне прямо в глаза, произнёс:

— Ваше Величество, я совершил поступок, недостойный звания дворянина и Вашего приближённого. Я не прошу прощения, потому что не заслуживаю его. Велите казнить или миловать…

Я подошёл к юноше, некоторое время задумчиво созерцал его затылок, потом прошёлся по комнате, посмотрел в окно на тёмно-синее глубокое небо, перевёл взгляд на ГРАФИНЮ, затем на ПОЭТА. Оба они смотрели в пол. В комнате и во дворе замка царила тишина. «Странно», — подумал я, — «А почему так тихо?».