О самовоспитании врача
Шрифт:
С открытием полицейской больницы Гааз поселился при ней в двух небольших комнатках. Получая по должности старшего врача всего 285 рублей 72 копейки в год, он вел чрезвычайно скромную, заполненную непрерывным трудом жизнь. По свидетельству современников, Федор Петрович всегда вставал в шесть часов утра, немедленно одевался и пил вместо чая, который считал для себя слишком роскошным напитком, настой смородинового листа. До восьми часов он читал, часто сам изготовлял лекарства для бедных. В восемь начинал в своей же квартире прием больных, которых сходилось множество. «Простые недостаточные люди видели в нем не только врача телесного, но и духовного,—к нему несли они и рассказ о недугах, и горькую повесть о скорбных и тяжких сторонах жизни,
В двенадцатом часу Гааз уходил в полицейскую больницу, а оттуда уезжал в тюремный замок и в пересыльную тюрьму. Вечерам, после скромного обеда, он отправлялся по знакомым влиятельным людям хлопотать и просить за бедных и беззащитных.
Гааз отличался необычайной скромностью, сердился, когда при нем упоминали о его деятельности, никогда не говорил о себе, «а всегда... о тех, по ком болело его сердце... в суждениях о людях был, по единогласному отзыву всех знавших его, «чист, как дитя». И только ложь приводила его в негодование. «Раздавая все, что имел, никогда он не просил материальной помощи своим «несчастным», но радовался, когда ее оказывали...» Когда Гааз умер, «все оставшееся после него имущество оказалось состоящим из нескольких рублей и мелких медных денег, из плохой мебели, поношенной одежды, книг и астрономических инструментов. Отказывая себе во всем, старик имел только одну слабость: ...усталый от дневных забот, любил по ночам смотреть на небо...».
Последние годы жизни Гааза были особенно трудными. Сказывались и преклонный возраст, и усталость от многолетней 'борьбы с бездушием и канцелярской косностью николаевской администрации, и, наконец, все более усиливающееся его недовольство деятельностью вла-стьимущих. Особенно это начало ощущаться после назначения в 1848 году на пост московского генерал-губернатора графа Закревского. Этот грубый и недалекий помпадур, прибывший в Москву в качестве, как он сам говорил, «надежного оплота против разрушительных идей, грозивших с Запада», относился крайне недружелюбно ко всем начинаниям Гааза. Поговаривали даже о его намерении выслать «утрированного филантропа» из Москвы. Неизвестно, было ли бы осуществлено это намерение, но все разрешила смерть: 16 августа 1853 года после мучительной болезни Федор Петрович умер.
Кончина горячо любимого доктора глубоко опечалила все население Москвы. Провожать его в последний путь собралось около двадцати тысяч человек; гроб несли на руках до кладбища на Введенских горах. Но даже и в эти грустные минуты злобное внимание графа Закревско-го не оставило «святого доктора». Как пишет А. Ф. Кони, «опасаясь беспорядков», Закревский прислал специально на похороны полицеймейстера Цинского с казаками, но когда Цинский увидел искренние и горячие слезы собравшегося народа, то он понял, что трогательная простота этой церемонии и возвышающее душу горе толпы служат лучшей гарантией спокойствия. Он отпустил казаков и, вмешавшись в толпу, пошел пешком на Введенские горы».
* * *
Это было в первый год Великой Отечественной войны. Поздней осенью гитлеровские войска вступили в Харьков...
«Конец ноября 1941 года выдался дождливый и холодный. В разграбленном городе не было ни топлива, ни воды, ни пищи». Все словно вымерло; «на телеграфных столбах, под балконами разрушенных зданий ветер раскачивал почерневшие тела казненных советских людей. Фашисты вешали за каждое неповиновение, по малейшему подозрению в нарушении установленного оккупантами «нового порядка». Проявление заботы о военнопленных считалось серьезнейшим преступлением».
И вот в один из таких страшных дней по грязным улицам окраины Харькова — Холодной Горы ходил бедно одетый седой человек.
«Он шел от двора ко двору и, рассказывая об умирающих бойцах, просил подаяния. Люди знали его и отзывались... В этот день раненые получили горячий кукурузный суп и понемногу перловой каши».
Скромный пожилой человек был главный врач холод-ногорекой больницы известный харьковский хирург А. И. Мещанинов.*
*(Сведения о патриотическом подвиге проф. А. И. Мещанинова и его сотрудников заимствованы нами из очерка Ивана Карпова «Рассказы о мужестве» («Медицинская газета», 1965, № 3—6).)
Александр Иванович Мещанинов (1879—l965) родился в г. Пу-тивле бывшей Курской губернии. В 1904 году окончил медицинский факультет Киевского университета. Проработав некоторое время в Смелянокой земской больнице на Киевщине, он отправился в качестве врача Красного Креста на фронт русско-японской войны. После возвращения с войны А. И. Мещанинов завершил свою хирургическую подготовку под руководством О. Я Яцевича, известного провинциального хирурга, основателя и директора Образцовой хирургической больницы Красного Креста в г. Елизаветграде. С 1909 года Александр Иванович заведовал земской больницей г. Сумы, активно боролся за улучшение врачебной помощи на селе, причем нередко вступал в конфликты с земской управой, в результате чего оставил службу в Сумах.
В 1914 году А. И. Мещанинов по конкурсу был избран главным врачом и заведующим хирургическим отделением Холодногорской больницы в Харькове. Под его руководством больница быстро расширилась и превратилась в показательное учреждение, которым он и руководил почти 30 лет. За эти годы на базе больницы была организована возглавляемая им хирургическая клиника Харьковского института усовершенствования врачей, в которой повысили свою квалификацию свыше 2000 хирургов.
А. И. Мещанинов был хирургом широкого диапазона, щедро одаренным чувством нового. Его научная активность нашла свое выражение в литературной деятельности (свыше 90 печатных работ), а также в неизменном участии во всесоюзных и украинских съездах и конференциях хирургов. В 1934 году Александру Ивановичу были присвоены без защиты диссертации ученая степень доктора медицинских наук и звание профессора.
Холодногорокая больница по своему окраинному местоположению обслуживала преимущественно рабочее и крестьянское население Харьковщины. Благодаря своей доступности и сердечной отзывчивости А. И. Мещанинов прочно завоевал доверие и любовь трудящихся: его называли «народным врачом», «народным профессором». Неудивительно, что и в тяжелую годину военного бедствия авторитет всеми уважаемого доктора был непререкаем.
Ко времени занятия Харькова гитлеровцами Холодно-горская больница была переполнена тяжело раненными красноармейцами. Эвакуировать их не удалось. Предвидя жестокую расправу фашистов над оставшимися на его попечении бойцами, Мещанинов приказал сжечь все принадлежавшее им обмундирование и заново зарегистрировать их в больничных книгах как гражданских лиц, пострадавших при бомбардировках города. Кроме того, на входных дверях больницы была сделана предупредительная надпись «Тиф».
Эта всегда пугавшая оккупантов надпись, а также независимое, полное врачебного достоинства поведение профессора, занятого оказанием помощи тяжелораненому, произвели такое впечатление на ворвавшегося в операционную с пистолетом в руке фашистского офицера, что больница и ее обитатели остались нетронутыми.
Оградив до известной степени своих пациентов от угрозы физического уничтожения, А. И. Мещанинов и весь персонал больницы должны были проявить максимум усилий, чтобы не дать им погибнуть от голода. После того как были исчерпаны все ресурсы больницы и личные возможности персонала, пришлось прибегнуть к помощи некоторых местных жителей. Они вместе с медработниками собирали продукты для госпиталя, «тайно, остерегаясь предателей, варили нехитрые супы, борщи из свеклы и кукурузной крупы, пекли лепешки, собирали одежду, стирали белье, выискивали в степи за Харьковом мерзлые овощи...» В одном из оврагов была обнаружена застреленная лошадь — из нее стали варить мясную похлебку.