О самовоспитании врача
Шрифт:
Прежде всего его до глубины души поразила широко практиковавшаяся тогда система препровождения ссыльных «на пруте». Заключалась эта система в том, что попадавших под ее действие ссыльных как бы нанизывали по 8—10 человек на толстый, железный, длиною в аршин, прут, снабженный специальными наручниками. Прикованные таким образом за одну руку к пруту арестанты, притом различные по возрасту, росту, здоровью, выносливости, насильственно соединялись на все время многодневного пути. *
*(Следование в отдаленные районы Сибири по этапу в то время продолжалось пять с половиной месяцев. )
«Топочась около прута, наступая друг на друга, натирая затекавшие руки наручнями,
Поняв весь ужас этой бесчеловечной системы, Ф. П. Гааз до самой смерти вел с ней упорную, непримиримую борьбу. Однако, несмотря даже на сочувствие и помощь князя Д. В. Голицына, добиться радикального решения вопроса о «пруте» ему не удалось. Многочисленные ходатайства, мотивированные доклады, личные просьбы, направляемые в высшие правительственные сферы, встречали холодное равнодушие. У непосредственно заинтересованных министров — военного и внутренних дел, а также у командира отдельного корпуса внутренней стражи генерала Капцевича они вызывали злобное раздражение против «беспокойного» доктора, «утрированного филантропа», постоянно добивавшегося, по выражению всесильного графа Закревского,незаслуженных удобств» для заключенных и «развращавшего» их своими постоянными «выдумками».
Однако все эти неудачи и связанные с ними доносы, угрозы, даже оскорбления со стороны власть имущих не сломили Гааза. Не добившись отмены бесчеловечной системы препровождения ссыльных «в ручных укреплениях» в общегосударственном масштабе, он настойчиво искал пути обхода ее или хотя бы частичного изменения в местных московских условиях. В конце концов Гааз добился того, чтобы прибывающих в Москву на «пруте» ссыльных перековывали в изобретенные им ножные кандалы облегченного типа («гаазовские»).
Ссыльные такое нововведение приняли с восторгом: подвязывая довольно длинную цепь кандалов к поясу, они обретали возможность нормально передвигаться и получали свободу рук.
Гааз в течение всей своей жизни не пропустил ни одной партии, не сняв кого только возможно с прута. «Ни возраст, ни упадок физических сил, ни постоянные столкновения с этапным начальством, ни недостаток средств не могли охладить его к этой «службе»... Недостатку средств на заготовку «гаазовских» кандалов он помогал своими щедрыми пожертвованиями, пока имел хоть какие-нибудь деньги, а затем приношениями своих знакомых и богатых людей, которые были не в силах отказать старику, никогда ничего не просившему... для себя».
До появления Гааза на Воробьевых горах партии ссыльных задерживали там только на короткое время, необходимое для составления списков и выполнения других формальностей. Во избежание излишних хлопот тюремная администрация старалась как можно быстрее отправить прибывающих арестантов дальше, не считаясь с тем, что среди них были люди очень ослабевшие, страдавшие тяжелыми болезнями, в том числе инфекционными и кожно-венерическими.
Ценой громадных усилий Ф. П. Гаазу удалось добить-ся перемен и в этом. Прежде всего по его настоянию был продлен до семи дней срок пребывания ссыльных в Москве. Затем ему было предоставлено право осматривать всех следовавших по этапу заключенных, а больных задерживать до выздоровления. Наконец, по его же ходатайству в 1832 году тюремный комитет выхлопотал средства для организации больницы на 120 коек при пересыльной тюрьме. В этой больнице, перешедшей в непосредственное заведование Гааза, он мог оставлять на некоторое время ссылаемых «по болезни», снимать с них оковы и «обращаться с ними как с людьми, прежде всего, несчастными...»
Федор Петрович очень широко пользовался открывшимися перед ним возможностями облегчать участь арестантов. Он задерживал их в Москве не только по болезни (с 1838 по 1854 год через лазарет пересыльной тюрьмы прошло 12 673 больных), но и по другим причинам: из-за болезни одного из членов семьи арестованного, добровольно следующей за ним в ссылку, для ожидания окончательного решения по делам невинно осужденных или результатов ходатайства о материальной помощи оставляемой без средств существования семье ссыльного и т. п. Насколько широко пользовался Гааз своими правами, видно из того, что, например, в 1834 году из партии в 132 человека он временно задержал в Москве 50 человек, а из партии в 134 человека — 54. Контакты Гааза со ссыльными никогда не ограничивались медицинскими осмотрами. Регулярно обходя помещения пересыльной тюрьмы, в которых размещали прибывающие этапы, он запросто беседовал с арестантами, участливо расспрашивал об их нуждах, обидах, тревогах. И всегда старался помочь всем нуждающимся в материальной поддержке, защите, благожелательном совете или просто в ласковом слове. На это Федор Петрович не жалел ни сил, ни времени. Он постоянно досаждал тюремному комитету просьбами и ходатайствами за заключенных, хлопотал о пересмотре дел невинно осужденных, помиловании престарелых и тяжелобольных, добивался направления в богадельни выходящих на волю беспризорных стариков, а сирот умерших арестантов — в приюты, изыскивал средства на устройство школы для детей ссыльных и т. п.
«Арестантов, приходивших в Москву, встречала и ободряла молва о тюремном докторе, который понимает их нужды и прислушивается к их скорбям... Могло ли не утешать... многих из этих злополучных, загнанных судьбою в пустыни и жалкие поселения Восточной Сибири, сознание, что в далекой Москве, как сон промелькнувшей на их этапном пути, есть старик, который думает о их брате, скорбит и старается о нем».
Да, Ф. П. Гааз никогда не переставал думать о своих подопечных и «стараться» для них. Следует отметить, что он не расценивал свои труды как проявление «милосердия». Запрещая своим подчиненным даже произносить это слово, Гааз постоянно подчеркивал, что все то, что они делают для облегчения участи арестантов, делается из чувства долга.
Непререкаемый авторитет и любовь московского населения снискала Гаазу не только его тюремная деятельность, но и работа в «полицейской больнице для бесприютных». Больница была создана исключительно благодаря его настойчивости и самоотверженным усилиям.
«Постоянно разъезжая по Москве, встречаясь с бедностью, недугами и несчастиями лицом к лицу, он наталкивался иногда на обессиленных нуждою или болезнью, упавших от изнеможения где-нибудь на улице и рискующих под видом «мертвецки пьяных» быть отправленными на «съезжую» ближайшей полицейской части, где средства для распознания и лечения болезней в то время совершенно отсутствовали, а средства «для вытрезвления» отличались простотою и решительностью».
Гаазу удалось, после длительных хлопот, просьб и даже унижений, открыть на Покровке, в приспособленном и исправленном на его личные и добытые у разных благотворителей средства помещении, эту больницу, сразу же прозванную благодарной беднотой Москвы «Гаазовской».
Ф. П. Гааз выплакал себе право принимать в это учреждение для оказания бесплатной помощи всех больных, «поднимаемых на улице в бесчувственном состоянии, не имеющих узаконенных видов, ушибленных, укушенных, отравленных, обожженных и т. д.» О том, насколько широко пользовался открывшимися перед ним возможностями Гааз, свидетельствует тот факт, что за последние десять лет его жизни в больнице лечилось около тридцати тысяч больных, находивших себе здесь «кров и уход, тепло и помощь».