О театре, о жизни, о себе. Впечатления, размышления, раздумья. Том 2. 2008–2011
Шрифт:
«Правила игры» Е. Прикотенко. Русский театр, Латвия.
29 мая
«Роберто Зукко» К. Гинкаса.
Он шел и вчера, но я отговорила жюри ехать, мы бы после Прикотенко не успели. А «Зукко» нельзя смотреть третьим по счету спектаклем за день. Сегодня был лом, сидели в притирку. Я рядом с Любой Овэс (критик, историк театра), которая мне представилась. Но я сказала, что прекрасно ее знаю, и читала, и очень люблю ее интервью с Гинкасом, что правда.
Спектакль шел хуже, чем в Москве. Может, потому что
Вместо встречи Шапиро и Семеновского пошла в гости в театр к Марине Заболотней. Потом прогулялись до ТЮЗа. Я побежала собираться. На спектакль Б. Манджиева (драматург и режиссер) «Араш» (Калмыцкий республиканский театр юного зрителя «Джангар») припозднилась, но и так поняла все. Национальный колорит, советскость в подходе, пафос невыносимый, от этого фальшь. Хотя человек он милый, мы успели пообщаться, и спектакль честный, и актеры играют, как умеют… как в национальной республике СССР. Время остановилось.
30 мая
В ГИИ поминали Б. Зингермана. Ему в этом году, оказывается, было бы всего 80. И умер он в 2000-м, а мне казалось раньше. Я со своими детьми, сидя дома, видимо, все-таки многое пропустила в этой нашей театральной жизни. Вдруг родилось чувство вины, что не звонила. Мы, правда, никогда не были близко знакомы. Да я ни с кем не была «близко знакома». Но Б. З. иногда говорил мне лестные слова, а я вместо того, чтобы радоваться (сам Зингерман похвалил!), удивлялась: он? Мне? Сам? Позвонил? Что я ему?
В. Иванова не было, его девиц тоже. Народу было немного. Елена Ильинична выглядит прекрасно, местами лучше Сусанны, которая, как и прежде надменна, и узнает только избранных, «академиков», до остальных не снисходит. Тимка, внук, заматерел. Даже служа в театре, всё был мальчишечка (а я его помню совсем маленьким, мешавшим нам с Б. З. беседовать на улице), а тут вдруг стал мужиком. Жена-красавица, очень русская, крупная и блондинистая.
Вел А. Бартошевич. Довольно серо и понуро. Самое замечательное – запись из Дома Мейерхольда, где Б. З. говорит о значении М. и масштабе разговора, который предстоит критикам в будущем (всё похерили!).
Пообщалась с Вадиком Щербаковым (историк театра, ведущий научный сотрудник Государственного института искусствознания) и Наташей Вагаповой (искусствовед). Витя Березкин, не скрывая своего торжества, сказал, что рад тому, что Семеновского сняли: «Я его не любил». То же он любит мне повторять про А. Михайлову. Но, слава богу, беззлобно.
Безобразно, как всегда, вела себя Зара Абдулаева (кинокритик, автор книг, статей, эссе по истории и теории кинематографа, театра и литературы): громко, шумно, обращая на себя внимание, комментируя всё подряд, причем, всё понося. Это, с ее стороны, конечно, распущенность, а она думает, что утонченная свобода. Талант, мол, позволяет мне все. Удивляюсь, как это все терпел Б. З. – человек нормальной, адекватной реакции, никогда не истерической, как у большинства в нашей среде. Я бы ее послала далеко и надолго. Она становится невыносима через 5 минут. «Зато пишет хорошо», говорят люди. Не знаю, по-моему, ничего особенного: заумно, витиевато, с претензией на знание абсолютной истины.
У М. Смелянской (заместитель художественного руководителя Театра наций) – другой крен. Она за все в ответе, всеми руководит и за все, конечно, «страдает». Она мне потом по телефону рассказывала, как она сейчас пластается в Театре наций, все на ней. «Если бы я так не любила Женьку (Миронова), ни минуты бы там не осталась». Наконец, она ощущает себя так, как хотела всю жизнь и как Кама с Гетой, видимо, ей не позволяли. Шутили, видно, много, снижали пафос. А мальчики-девочки из Театра наций пахать не любят, только представительствовать, у них много личных дел, а Маринка, наверное, действительно тянет воз этой текучки. Только вот продадут они ее, если придется, не задумываясь. Но она в это верить не хочет. Она верит в искреннюю любовь и уважение.
31 мая
ТВ. «Московский хор» Л. Петрушевской, реж. И. Коняев, МДТ.
К сожалению, мое отношение к спектаклю не изменилось.
Умело, но ремесленно, в актерской игре механистично. Жаль, потому что буквально три дня назад в Питере Марина Заболотняя меня с Коняевым познакомила. Очень симпатичный молодой человек 40, кажется, лет. Совсем не похожий на свои спектакли, не такой, каким я его себе представляла, что я ему и сказала. Не русопятый, а евреистый или цыганистый, не худой, а полноватый, не вялый и анемичный, унылый, а жизнерадостный раблезианский тип. В общем, в жизни он лучше, чем кажется по своим спектаклям.
Вспомнила, что когда-то, после «Золотой маски», где Татьяна Щуко получила приз, я хотела про этот спектакль написать, объяснить, почему я разочарована. Нашла черновик текста и с ним согласна.
«Зал трещал и искрился от знаменитостей, которые пришли на встречу с театральным событием. Вереницу известных лиц возглавляли Г. Вишневская (советская и российская оперная певица, театральный режиссёр, педагог, актриса) и И. Антонова (советский и российский искусствовед, директор Государственного музея изобразительных искусств им. А. С. Пушкина), нетипичные лица бомонда (дамы с характером, с репутацией, на абы что не пойдут). Я летела на спектакль, как на крыльях, растревоженная новостью, что «артистка Татьяна Щуко играет гениально».
Спектакль не то чтобы разочаровал (это можно было бы отнести за счет излишнего восторженного ожидания). Встревожило собственное полное равнодушие к нему. На сцене рассказывали душераздирающие истории из советской жизни, концентрация горя и ненависти в пьесе Петрушевской была огромной, то и дело кто-то плакал и кричал, а я сидела истуканом. Бесчувственность сердца смутила и расстроила настолько, что комплексы появились. Как же так? Отчего сердце-то не откликается, когда на сцене играют ту самую «магнитофонную» Петрушевскую, которая слышит слово, как никто, когда речь идет о нашей истории, 50-х годах, подсоленных отголосками еще более веселых 30-х и 40-х, когда видна рука мастера, когда в кои-то веки перед Москвой играет сам Театр Европы, или МДТ.