Обаятельная Вера
Шрифт:
– Это обсудите в другой раз, – нетерпеливо оборвал Веру Александровну Камиль Шабанович, – встретитесь отдельно, поговорите!
Вере осталось только закрыть рот и, повинуясь выжидательному взгляду начальства, встать.
– Всего доброго! – пожелала она сквозь зубы.
– До скорой встречи! – осклабился Абсолямов.
Выйдя из приемной, она прислонилась спиной к стене и прикрыла глаза: голова закружилась.
Она не могла понять, почему из огромного количества профессоров, имевших аспирантуру, Камиль Шабанович выбрал ее. Неужели у Зульфии был интерес к зарубежной литературе? В это трудно поверить. А тогда с какой целью эти функционеры от образования втягивают именно ее? В институте всегда хватало специалистов, пишущих диссертации за деньги как раз для таких «клиентов» – вот пусть бы и определили к кому-то из них эту Барби. А профессор Орлова, продолжатель научной династии, никогда ничем подобным не занималась.
Вера отклеилась от стены и побрела в свое здание. Постепенно логика ректора начала до нее доходить. Наглый Абсолямов – по его электрическим глазам видно, как он относится к жизни, – и не собирался ничего платить за диссертацию жены. Ему нужна была бесплатная «рабочая лошадь».
Кроме того, драгоценная супруга обязательно выскажет свое мнение о научном процессе мужу. А ведь в институте – чего греха таить – полным-полно профессоров, получивших должность от самого ректора по принципу родственных связей, а не за заслуги перед наукой или студентами. У Веры давно уже было такое ощущение, что весь родной аул Камиля Шабановича перебрался в разворовываемый им вуз. Тех, кто оказался совсем уж не годен для преподавательской службы – двух слов связать не мог, – отправили заниматься административными вопросами. Остальные заведовали кафедрами, руководили аспирантами, входили в ученый совет.
Чтобы расчистить место для родственников из кишлака, постепенно избавлялись от многих профессионалов.
Среди тех, кто действительно был преподавателем от Бога и чудом уцелел после ректорских репрессий, остались люди, невыдержанные на язык. Могут и обидеть министерскую жену правдивым словом или огорошить «сором из избы». Профессор Орлова – ректор прекрасно знал – не станет заниматься подобными вещами хотя бы из уважения к профессии.
И еще – было у Веры одно подозрение несколько иного толка. Лет пять назад на институтском празднике Камиль Шабанович не на шутку взялся за нее – усадил рядом с собой за столом, хвалил за работу, сулил золотые горы. Вера Александровна тогда только защитила докторскую диссертацию и была «перспективным молодым ученым»: среди рядовых преподавателей института она стала самым молодым профессором – получила звание в тридцать пять лет. После защиты Вера была счастливая и светилась радостью новой жизни. Может, это и привлекало тогда мужчин: в любовницы в тот год ее пытались заманить все, кому было не лень. Камиль Шабанович тоже поддался общему настроению.
После банкета из дверей института он вывел Веру под ручку: вцепился как клещ и повис. Конечно, она могла бы избавиться от Камиля одним резким движением – этот сморчок был на полголовы ниже ее и весил килограмм пятьдесят, что для мужчины совсем уж странно. Но гуманистические взгляды на жизнь не позволяли молодому профессору применить грубую силу.
Несмотря на деликатные протесты своей сотрудницы, ректор усадил Веру в служебную машину.
– Домой! – скомандовал он по-царски водителю.
– А можно подвезти меня по дороге? – вежливо поинтересовалась Вера Александровна. – Здесь близко.
– Сегодня вам по дороге со мной!
– А ваша жена, – Орлова предприняла последнюю отчаянную попытку, – а дети?
– Все уехали, – заговорщицки подмигнул Камиль Шабанович, – не переживайте!
Шофер уже тронулся с места, когда Вера резко распахнула дверцу машины и выскочила вон; водитель чудом успел затормозить. А может быть, чудо здесь ни при чем – только отработанный навык.
– Чокнутая, – беззлобно крикнул он, опустив стекло, – убьешься!
Машина с минуту постояла на месте, видимо, ожидая, что Вера передумает, но у нее и в мыслях не было идти на попятную. Да и не смогла бы она никогда лечь в постель с человеком, к которому не испытывала никаких чувств. Кроме разве презрения.
Камиль из машины не вышел, даже стекло не опустил – Вера прекрасно понимала, как глубоко он уязвлен в своем мужском самолюбии. Охоту в своих угодьях ректор считал законным правом. Штат его официальных любовниц и случайных подруг на одну ночь составлял, по подсчетам Веры, сорок процентов женского коллектива. В тот период любовницей номер один в институте была бухгалтерша, именуемая в народе «бюстгальтершей» за нетривиальные формы и род дополнительных обязанностей. По слухам, щедрый Камиль Шабанович нарисовал пассии зарплату, равную совокупному доходу преподавателей двух кафедр.
Становиться в один ряд с «бюстгальтершей» ради пусть и таких королевских милостей Вера не собиралась. Она, вскормленная мировой литературой, верила только в высшую силу: в любовь.
После того случая институтская карьера профессора Орловой застряла на месте, словно ее прибили гвоздями: ни на заведование, как сулил поначалу ректор, ни на другое повышение ее даже не выдвигали. И в заграничные командировки, на конференции, летала отнюдь не она. Но на последнее обижаться было бессмысленно: все лучшие специалисты, видимо, ради сохранения интеллектуальной собственности нации колесили исключительно по территории России. За границу ездили сплошь приближенные. И выгоды руководства здесь были понятны: во-первых, сделать приятное близким людям, а во-вторых, предотвратить утечку кадров. Те, кто хорошо живет в собственной стране, и так никуда не сбегут, да и за границей никто не позарится на научных сотрудников такого позорного уровня.
А настоящего ученого поди отпусти со двора: глядишь, он уже в каком-нибудь Оксфорде преподает.
Расстраивало Веру в таком раскладе только одно: репутация российской науки в глазах зарубежных коллег. Но ректора это, напротив, совершенно не волновало. Слова «образование» и «наука» были для него пустыми звуком. Зато громадной силой обладало слово «деньги».
А так, Вера была даже рада, что ее не трогают и не заставляют лезть в административные дебри: можно спокойно заниматься студентами. Плохо, конечно, что все ее идеи с тех пор рубились на корню – предлагала она и новые формы практики для студентов, и создание при факультете Кембриджского центра, и организацию помощи в трудоустройстве. Куда там! Ректор молча выслушивал выступления неугомонной Веры Александровны и отворачивался, словно Орловой не существовало в природе. А бедная Тамара Львовна потом выкручивалась из неудобных ситуаций, играя между ними роль миротворца.
В общем, Вера давно поняла, что никакой инициативы в институте видеть от нее не хотят. К чему сотрясать воздух? Из всех проектов только один, причем имеющий весьма опосредованное отношение к образовательному процессу, нашел поддержку в глазах руководства. Да и то лишь потому, что Илья Владимирович выдал его, как Вера и советовала, за собственное детище.
Кроме того, театр никому не мешал, не требовал бюджетных денег, которым можно было найти лучшее применение, – пусть себе ставят студенты спектакли, раз доплаты за это дело никто не просит. Какая-никакая, а воспитательная работа со студентами! Будет что включить в ежегодный отчет...
Зульфия позвонила научному руководителю на мобильный телефон через два дня после знакомства: наглости этой девице было не занимать.
– Добрый день, Вера Александровна, – прощебетала она в трубку, – мне Камиль Шабанович дал ваш телефон.
– Представьтесь, пожалуйста, – строго потребовала Вера, хотя и узнала Барби по голосу.
– Зульфия Ильдусовна, – обиженно выдала трубка.
– Да, Зуля, – расставила профессор Орлова все точки над i, – слушаю вас внимательно.
– Камиль Шабанович, – в который раз прикрылась она именем ректора, – сказал, что у вас есть хорошие темы. Чтобы писать диссертацию.