Оберег
Шрифт:
Да-а, байка - что надо. Можно сильно нажиться. Ну, понятное дело, я ее, конечно, подправлю, подкрашу. Добавлю дюжину битв со змеями, василисками, колдунами. Что-нибудь про дружбу добрую да предательство черное, опять же, вставить можно, простой народ любит такие байки, особенно бабы: их хлебом не корми, только дай всплакнуть над чьей-нибудь горькой судьбинушкой... А еще можно... О! Огромная живая голова - каков поворот, а? Еще, конечно, любви сердечной... Да, пора побродить по земле славянской... нет, теперь уже по земле Русской, особенно, если есть что рассказать.
– Благодарень тебе, Руслан свет Лазоревич, за историю твою презанятную. говорю, поясно кланяясь.
– А, не скоморошничай.
–
– Подумаешь, эка невидаль...
– А что ж мне еще делать, как не скоморошничать, ежели я скоморох и есть?
– Скажи-ка мне лучше, Вьюн, как там в Киеве-граде поживает Людмила, дочь княжеская?
– Про то не ведаю, витязь. Говорю ж, сам туда еще не дошел. Знаю, что поживает - и все, от людей слышал. Еще говорят, мол, красива, аки лебедушка, а умна как волхв.... Да ты сам в Киев заезжай - полдня дороги, всех-то делов! Вот и узнаешь, как она да что. А то и повидаешься.
– Да нельзя, нельзя мне в Киев!
– с горечью сказал Руслан.
– До тех пор, пока не изловлю этого недомерка бородатого, нет мне ходу в стольный град. Так что завтра с утра...
На крыше что-то гулко шваркнуло, изба затряслась мелким бесом.
– Что-то зачастили ко мне в последнее время. У меня здесь, чай, не корчма!
– проворчала мокрая баба-яга, вылезая из печи.
Глава 16
– Повезло тебе, дурачинушка. Недалече, видать, забросило. Ну, да о том, где тебя носило, мне потом кот расскажет, так что не повторяйся.
– произнесла баба-яга.
– Вечереет, а мы до сих пор не жрамши. Ты б так охотился, как языком чешешь!
– проворчала старушка. Руслан тотчас же подхватился, выбежал из избы.
– Надолго, однако. Без лука, с одним мечом он там много не наохотит. Котофей, ну-ка, поди, подсоби витязю. Ничего, ничего, не растаешь! А ты, дурилка базарная, помоги в избе прибраться.
– Вьюн, до сих пор не пришедший окончательно в себя после эффектного появления хозяйки, кивнул, взял стоявший в углу веник и принялся подметать.
– Не тот, не тот веник, балда!
– закричала на него баба-яга. Это колдовской! Обычный за печкой! Ух, до чего молодежь бестолковая пошла! Одним богам ведомо, где ты только что бурю устроил... Эх, все-то вам объяснять надо, соколики вы мои пустоголовые...
– Ты, мать, не ругайся. Ежли что не так - прости сердечно. Мы ребята простые, и иногда даже очень простые. Нам надо неспеша объяснить, что да как, да куда пойти, да кого позвать...
– начал умничать слегка осмелевший Вьюн.
– Я тебе сейчас растолкую, куда пойти!
– рявкнула рассвирепевшая баба-яга.
– Ишь, простой тут выискался! Сарацин дурачить - это пожалуйста, волхвам княжеским головы морочить - это тоже завсегда, а тут объяснения вдруг занадобились? Кого обманываешь, Вьюн? Или не тебя во прошлом годе в Полоцке ловили за паскудное про князя лицедейство?
Скоморох обалдел окончательно, присмирел, затих, только усерднее замахал веником, поднимая с пола облако пыли и пытаясь выгнать его из избы.
Кот вернулся через час, Руслан - чуть позже, притащил трех зайцев.
– Ну, бабка, гончих псов я, было дело, видал. Но вот гончего кота зрел впервые!
– А я еще и не такое могу...
– промурчал кот, приводя мокрую шерстку в порядок.
– Так, Русланчик, давай скорее свежуй добычу. Одного сварим, двух зажарим.
– командовала бабка.
– Вьюн, грязь разводить кончил? Нет еще? Жаль. Возьми из колодца ведро воды, окати пол. Снаружи-то избушку так вымыло, что любо-дорого, осталось изнутри.
– А в подпол не затечет?
– Делай, что говорю!
– Какая-то ты сердитая стала, бабуся.
– усмехнулся Руслан.
– Зимой, вроде, посговорчивее была.
– А, - отмахнулась бабка, - ходють тут всякие... Потом расскажу.
Вьюн вернулся, с натугой таща ведро воды. От души плеснул на пол. Кот с мявом запрыгнул на печку.
– Держись, ребята!
– крикнула баба-яга, вцепившись в стол. Руслан, не задавая лишних вопросов, встал в распор: ногами на полу, руки уперты в потолок. Только Вьюн остался растерянно озираться посреди горницы с пустым ведром в руке. Вдруг внизу что-то заскрипело, пол заходил ходуном. Вид за окном пошел куда-то вниз. Руслан выпучил глаза:
– Э... это что?
– Отряхивается, сердечная.
– пояснила бабуся.
– Эвон, на Котофея моего если воды плеснуть, что будет?
– Обиду затаю, а потом отомщу!
– прошипел кот откуда-то с печки.
– Отряхнется Котофей первым делом. А уж потом станет прикидывать, как бы тебе в сапог лужу напустить. Вот и изба: окатили ее студеной водичкой, - а она, голубушка, отряхнулась, и как с гуся.
– А... а она не отомстит?
– Нет, в отличие от кота, она иногда любит помыться.
– Наверное, это потому, что вылизываться не умеет.
– предположил Котофей.
Тем временем скрип и тряска прекратились, а заоконный вид вернулся на место. Вьюн поднялся с пола. Выглядел скоморох еще более ошарашенным.
– Надо же, и впрямь на курьих ногах.
– покачал головой Вьюн.
– А я-то, дурак, думал, что брехня...
– На ногах, на ногах. Но она у меня старенькая, посидеть любит. Тебя день-деньской заставь столбом стоять, к вечеру взвоешь!
Долго ли, коротко ли, но еду сготовили, развеселившаяся с чего-то бабка накрыла на стол, принесла откуда-то баклажку вина. Ели весело, с шутками-прибаутками.
– Откуда такое доброе вино, бабуся?
– Из лесу, вестимо.
– проворчала она. Вздохнула и продолжила: - Ладно, не буду более тянуть с рассказом, тем паче, что тебя, Руслан, вся эта история напрямую касается.
И вот что рассказала баба-яга.
На другой день после отъезда Руслана из Киева, Гуннар-Варяжонок, что бился с ним об заклад в две гривны, тоже покинул стольный град. Только отбыл он не в южные степи, а в родной Новгород. Там он повстречал родичей, варягов, да напросился с ними в набег на данов. Повздорили конунги меж собой - обычное дело. Как бы то ни было, поход не удался, и датский конунг надавал по ушам Гуннару и его родичам. Те, кто уцелел, на последнем потрепанном драккаре поворотили назад, к Гардарике, то есть к Русской земле. Когда уже дня три оставалось пути до Новгорода, повстречали новгородскую ладью. Не в добрый, ох, не в добрый час купец Голавль собрался со свеями торговать. Его самого и две дюжины товарищей без лишних слов порубали в капусту, пятерых взяли в рабство. Но один новгородец, как оказалось позднее, все-таки уцелел. Где уж он там схоронился, про то никто не ведал, однако ж, до Новгорода он добрался почти одновременно с Гуннаром. И показал на варяжского найденыша, что тот вор и убийца. В Новгороде такие вопросы решаются быстро и просто, и Гуннар был выкрикнут разбойником на вече. Еле-еле унес он ноги из города, потеряв пятерых друзей-варягов и получив несколько ран.
В середине весны Гуннар объявился в Киеве. Новости на Руси распространяются быстро, и на княжий пир Гуннару вход был заказан. Схорониться в многолюдном Киеве - штука нехитрая, особенно, если уметь менять личину. Гуннар обрядился в лохмотья, выбелил бороду, перестал мыться, и уже через несколько дней он ничем не отличался от доброй сотни старых увечных бродяг, каких пруд пруди на любом торге. Гуннар рассчитывал втихаря повеселиться по корчмам, выждать, пока стихнет шум вокруг него, а там... а там видно будет. Чего загадывать?