Обещание на закате
Шрифт:
– На Моту так жарко, что даже на похороны принято ходить в белом. Пары-тройки черных деталей вполне достаточно.
Ну что сказать. Зори оставалось только надеяться, что в церкви все будут одеты примерно так же.
– Машина уже у ворот. Ступай, Эдмунд ждет.
Голос Анахеры вплыл в кухню вместе с женщиной. К облегчению Зори та тоже была одета в белое платье с круглым воротом. В руках экономка держала вязаную черную сумочку, а грудь украсила черной деревянной брошью в виде птички с хохолком и длинным, тонким хвостиком.
– Райская мухоловка, – пояснила Анахера, заметив интерес Зори. – На Моту очень много птиц, но мухоловка – настоящая гордость.
– Я поеду с дедом? – опомнилась вдруг девушка. –
– О, с этой суматохой совсем забыла тебе сказать. Они уехали еще до того, как ты проснулась, – Анахера развела руками. – Эдмунд ждет в машине, а с родителями встретишься уже на месте, – и, не дав Зори опомниться, она замахала руками, – ну, все беги, не то опоздаете. Я приеду следом с нашим садовником.
Зори вытерла руки и губы салфеткой и побежала в холл. Нырнув в удобные балетки, она вышла на улицу и увидела машину деда. Вопреки ее ожиданиям, это было вовсе не старенькое такси, как вчера, а блестящий, черный «Кадиллак» с затемненными стеклами. Замок задней двери щелкнул, она приглашающее открылась. Зори сбежала с крыльца и юркнула на сиденье.
– Ну, наконец-то, – услышала она зычный бархатный бас. – Как я рад видеть тебя, моя дорогая девочка.
В тот же миг Зори встретилась взглядом с дедушкой и оторопела. Эдмунд оказался не просто старым. Девушку изумили не сутулые плечи, абсолютно седые, местами поредевшие волосы и худой, высохший торс, а дедушкино лицо. Глубокие, некрасивые морщины избороздили его лоб и щеки. Крупный нос загибался книзу. Брови выглядели точно два куста сухостоя, покрытых ноябрьским инеем. Но больше всего ее поразили его глаза. Когда-то они были синими, но теперь словно выцвели, превратившись в пугающе мутные, точно Зори смотрела сквозь паутину. По ощущениям перед ней сидел трехсотлетний старик. Неужели это последствия слабого здоровья? Торжественный, вопреки местным традициям, черный смокинг, висел на нем, как на жерди. Это лишь усиливало впечатление старческой немощности.
– Ты напугана?
На фоне отталкивающей внешности голос деда звучал приятно. Такой контраст сбивал с толку. Зори шумно втянула воздух носом и попыталась улыбнуться.
– Н-нет, – выдавила она, – просто не ожидала, что ты такой… такой… – она лихорадочно искала слово помягче.
– Старый, дряхлый, отвратительный?
В голосе Эдмунда послышалась добрая насмешка, но Зори все равно смутилась.
– Я не это имела в виду.
Несколько томительных секунд в машине стояла тишина. Наконец, мужчина гортанно рассмеялся.
– Ты слишком добра, внучка! Я знаю, какое впечатление произвожу, так что не будем притворяться, что твой дед, – он доверительно склонился к ней, – красавчик. Кстати, – добавил Эдмунд, все еще улыбаясь, – твоя бабушка полюбила меня тоже далеко не сразу.
Не выдержав, Зори прыснула и рассмеялась. Однако мгновенно взяла себя в руки и грустно сказала:
– Мои соболезнования, дедушка.
Она замолчала и принялась разглядывать пол автомобиля, изредка поднимая глаза на Эдмунда. Тот затих, уставился в окно, а затем снова заговорил. Зори показалось, это было продолжение монолога, который начался в его голове.
– Катрин приняла это место. Моту был ее домом. Без нее тут все уже не то. Даже утром стало темнее, ты заметила?
Не дождавшись ответа, он продолжил:
– Но Катрин всегда выбирала тьму, даже в те времена, когда до ужаса страшилась ее. Понимаешь?
Дед повернулся к Зори и вопросительно посмотрел на нее. Та не поняла ни слова, поэтому только растерянно захлопала ресницами. К счастью, в этот момент автомобиль замер. Зори поспешила открыть дверь и выбраться наружу. Оказалось, парковка была уже до отказа забита, но не только машинами, а и людьми. Ого! Похоже, с бабушкой решил попрощаться чуть ли не весь остров! На Зори моментально уставилось множество пар глаз одинаково темно-коричневого цвета. Она смутилась и опустила взгляд в землю.
Через минуту в сопровождении Эдмунда девушка вошла в церковь, тоже набитую людьми. Одного взгляда на маму и папу хватило, чтобы она, наконец, осознала: несмотря на белые наряды и роскошный вид за окном, вопреки тому, что повсюду витал знакомый цветочный аромат, это все же были похороны. Увидев заплаканные мамины глаза, она ощутила комок в горле.
Пробравшись сквозь толпу незнакомых, одетых в бело-черное людей, Зори встала рядом с родителями и нежно сжала материнский локоть. Та ответила полным признательности взглядом и легонько кивнула. Дрожащими руками Марта протянула Зори несколько свежих белых лилий и желтых хризантем, а еще, к молчаливому изумлению последней, венок на шею из белоснежных цветов с желтой сердцевиной. От неожиданности название вылетело из головы. Растерянно оглядевшись, Зори поняла, что все в церкви – и сидевшие на деревянных скамейках, и стоявшие в проходах – были в таких же цветочных венках.
– Традиция, – тихо шепнул ей прошедший мимо Эдмунд, ласково поцеловав Марту в макушку, будто ей было восемь.
Он тяжело опустился на стул, приготовленный специально для него. Увидев, что все в сборе, старый священник со смуглой кожей и карими глазами поднялся на небольшой постамент. Гроб с телом бабушки поставили прямо перед его возвышением. Расправив кипенно-белое одеяние в пол, священник начал на том же корявом английском, что и вчера. Смысл Зори поняла, а остальные, кажется, знали речь наизусть.
– Мы собраться почтить память Катрин, любимой мама, жена, бабушка и… – он посмотрел на Зори и, казалось, обратился именно к ней, – та, что много значить для мира. Мы вспоминать ее доброту в сердце. Легкость, что она идти за судьбой. Бесстрашие, что проявить, когда предстоять важный выбор.
Стоявшая рядом Марта всхлипнула, отчего у Зори на глазах тоже навернулись слезы. Силясь не раскиснуть, она отвела взгляд. Ей было неловко плакать при незнакомцах. Чтобы переключиться, девушка принялась изучать церковь, которую толком не рассмотрела. Простые деревянные скамейки, массивные металлические подсвечники, старый орган в глубине и большая люстра не вызывали особого интереса. В отличие от потолка, на который она уставилась, как завороженная. По задумке художника церковный свод украсили необычной цветной росписью. На одной половине красовалось огромное позолоченное Солнце, изображенное на восходе. На другой, на фоне ночного неба сияла серебристая Луна в окружении звезд. На мгновение Зори даже забыла, где находится. Столь необыкновенной казалась эта искусная работа. Но потом Марта подняла руку, чтобы утереть слезы, девушка очнулась и тайком перешла к изучению гостей.
Стыдно признаться, на похоронах она присутствовала впервые в жизни. Ей жутко повезло – почти восемнадцать лет она не теряла никого из близких. А если это и случалось, то были дальние родственники, на прощание с которыми ее ни разу не брали. Бабушка стала первой, с кем ей предстояло попрощаться по-настоящему. Возможно, поэтому Зори не понимала, как должна была себя чувствовать. С одной стороны, внутри саднило от грусти. С другой, она никак не могла отделаться от дикой мысли, что церемония не такая уж печальная. Все были одеты в белое, у каждого на шее красовался венок из цветов, плюс никто не убивался, будто все это – часть какого-то хорошо знакомого всем, кроме нее, ритуала. Конечно, мама плакала, а отец обнимал ее, покачивая из стороны в сторону, как ребенка. Остальные же выглядели собранными. Зори чувствовала растерянность, но уговаривала себя, что, наверное, так и должно быть на местных похоронах. Она бесцельно рассматривала одинаково смуглые лица, некоторые до глубокой черноты, пока не встретилась взглядом с единственным знакомым.