Обещание
Шрифт:
– Леди Маргарет. Дочь покойного Джеймса Грэма, четвертого маркиза, пятого герцога Монроза. Мать нынешнего графа Стенмора.
– Сходство поразительное, – пробормотала Ребекка. Высокие скулы, полные губы, даже глаза, за исключением их выражения, были точно такие же. Леди Маргарет была потрясающей женщиной, как и ее сын. – Что с ней случилось?
– Ничего! – с удивлением отозвался Филипп. – Леди Маргарет Бьюкенен, как она предпочитает, чтобы к ней обращались ныне, благополучно проживает в своем родовом поместье в Шотландии.
Ребекка поняла, что лучший способ выудить у Филиппа информацию – не забрасывать его вопросами. Терпение и живой интерес гораздо больше вдохновляли его на откровенность. И Ребекка не разочаровалась, когда он вновь заговорил, понизив голос:
– Между леди Маргарет и графом Стенмором был заключен, как говорят в народе, брак по договоренности. Между ними никогда не существовало настоящей привязанности. Даже простой дружбы. Леди оставалась с его сиятельством, пока сыну не исполнилось пять лет. Потом уехала и поселилась в доме Бьюкененов в Шотландии, возле местечка Лох-Ломонд.
Неудивительно, что у Стенмора столь негативное отношение к любви, подумала Ребекка. Хотя сама она выросла не в семье, она имела возможность наблюдать, как любят другие, и греться в лучах этой любви.
– Если позволите мне быть до конца откровенным, мэм, ее никто не осудил за то, что уехала. Несмотря на все свои достоинства, Джеймс Уэйкфилд был, мягко говоря, тяжелым человеком. А с годами стал просто невыносимым. – Управляющий задумчиво посмотрел на портрет. – Вам следует знать, что, несмотря на многие мили, которые их разделяют, у нашего нынешнего лорда Стенмора отношения с матерью гораздо лучше, чем были у него с отцом.
– Его сиятельство обмолвился, что каждую осень проводит месяц в Шотландии.
– Совершенно верно, – подтвердил Филипп. – Это стало традицией со времен его отрочества, чтобы задобрить таким образом семью леди Маргарет. Говоря по правде, ему всегда нравились эти каникулы.
Ребекка нехотя отошла от портрета и принялась изучать другие, лишний раз убедившись в том, что ничто здесь не напоминает об Элизабет.
– Думаю, Джеймсу понравится галерея.
– Уже понравилась, – кивнул Филипп с одобрением. – Вчера пополудни я обнаружил, что он с интересом разглядывает портреты. Предложил составить ему компанию, и он согласился. Славный мальчик. Примите мои поздравления, миссис Форд. Вы отлично воспитали юного хозяина.
– Это не моя заслуга, – мягко возразила Ребекка. – Он от природы очень умный и добрый мальчик. Джеймс не искал здесь какой-нибудь интересующий его портрет?
– Искал, мэм. Портрет матери, – ответил Филипп.
– Это вполне объяснимо, – ответила Ребекка. – Джеймс хотел убедиться, что его настоящая мать более высокого происхождения, чем я. Что она лучше меня.
– Не лучше, миссис Форд. Просто она не такая, как вы.
Ребекка с трудом подавила желание вступиться за Элизабет. Филипп все равно останется при своем мнении. Гораздо труднее будет переубедить Стенмора. Но она попытается.
– Спасибо, – промолвила Ребекка. – И все же здесь есть портрет матери Джеймса, чтобы он мог получить о ней представление?
Филипп покачал головой.
– Не в Солгрейве, мэм. Не было времени написать портрет. Видите ли, они поженились в июле 1759 года. Не прошло и месяца после свадьбы, как его сиятельство в звании майора отправился в колонии б составе 45-го полка от инфантерии его величества, чтобы участвовать в захвате Квебека. Он находился в отлучке два года. Почти все это время леди Элизабет жила преимущественно в Лондоне. – Филипп перевел взгляд на голландский пейзаж с изображением города на берегу штормового моря. – Вскоре мы увидели, что миледи нездоровится. У нее была тяжелая беременность, и она почти все время лежала в постели. Не было времени написать ее портрет после свадьбы. Но я уверен, что в ее семье... – Филипп осекся.
У Ребекки болезненно сжалось сердце. Стенмор уехал в августе. Джеймс родился в июле следующего года, в тот день, когда Ребекка и Элизабет впервые встретились.
– Вы говорите, что она хворала?
– Да, мэм. Когда в мае родился ребенок, доктор сказал, чтобы какое-то время к леди Элизабет никого не пускали.
– И в мае было сделано объявление?
– Довольно скромное. Не было никакой надежды, что младенец выживет.
– Но отец лорда Стенмора объявил о рождении мальчика и даже упомянул его имя.
– Это так, мэм. Джеймс Сэмюэль Уэйкфилд.
– Вы сами ухаживали за матерью и ребенком, Филипп?
– Нет, никому, за исключением старого графа и прислуги, которую привез доктор, не позволялось к ним приближаться.
«Он только сегодня родился», – сказала Ребекке Элизабет, когда они встретились.
– Леди Элизабет оставалась на их попечении два месяца, мэм. Но однажды утром весь дом был поднят на ноги. Леди Элизабет исчезла вместе с ребенком, мэм!
Ребекка не сомневалась в том, что ребенку был всего один день от роду, когда она его увидела. Вернись Стенмор из Квебека через год, он не смог бы установить истинный возраст ребенка.
Ребекка поняла, что произошло. Отец Стенмора объявил о рождении Джейми до того, как он появился на свет. Страшно подумать.
Оставалось загадкой, что заставило молодую женщину забрать сына и бежать, если муж находился в Квебеке. Ребекка подняла глаза на портрет, к которому подошла.
– Это портрет последнего графа Стенмора. Он принадлежит кисти великого сэра Джошуа Рейнольдса.
Мужчина на портрете стоял перед статуей Зевса. Его внешность вызывала восхищение. Лишь седина служила свидетельством его возраста. Крепкое телосложение, великолепная осанка. Может, Элизабет им увлеклась, подумала Ребекка.
На секунду она закрыла глаза. Разве вправе она судить Элизабет? Возлагать на нее всю вину? Возможно, покойный граф домогался ее, и она не смогла устоять? Если, конечно, не существовал еще какой-то мужчина. Тайна, окружавшая рождение Джеймса, явно имела целью сохранить доброе имя Стенморов.
Ребекка снова вгляделась в портрет. Сходство было налицо – художник уловил проницательность взгляда, характерную для представителей мужской линии Стенморов, которую унаследовал и Джейми. Линию подбородка, форму ушей.