Обитатели пустоты
Шрифт:
Осторожным ходом он подступил к лестнице. Подняв глаза, увидел компанию подростков, стоявших в табачной дымке между этажами. Те распивали спиртное, громко разговаривали и косились на него, как на нечто уродливое, чуждое их тонкой душевной натуре. Тогда Родион шагнул на первую ступень, между молодыми людьми проплыл усмешливый шорох. Через плеяду колких мыслей Родион пробирался осторожно, медленно, остерегался броска волчат, о которых был наслышан. Противное хихиканье будоражило его нутро, перед глазами витали искристые мушки и заставляли стыдливо опускать взор в пол, усыпанный шелухой от семечек. Он миновал площадку, полную опасных дикарей, что, в понимании Родиона, были пьяной ошибкой их родителей. Поднявшись на очередную ступень, он почувствовал, как что-то легкое прилетело
– Только подойди, урод! – изрек тот и плюнул под ноги Родиону.
Остальные расхохотались в голос. Они стояли на площадке и, забившись по углам, ждали приближения мужчины, что в их глазах был только целью для слива желчи, проедающей остатки их незрелого сознания. Родион посмотрел на них свысока, но ничего не ответил, а поступью, полной страданий, шагнул наверх.
– Трупы несешь? – посмеялась девушка, спрятавшись за спиной парня.
Родион продолжал молчать, порождая бездействием большую агрессию в организмах, цветущих неуместной силой. В спину сыпались мерзости и скверности, плевки и хохот, сравнимый с галдежом противных галок, сидевших по краям контейнеров с отходами от трупов.
Поднявшись на второй этаж, Родион зашел в предбанник и, закрыв его на замок, остановился, чтобы набраться воздуха. Затем он открыл дверь в свою квартиру, занырнул во тьму рукой, нажал на кнопку выключателя, и притушенный свет залил бордовые обои узкой прихожей. Справа у стены стояла невысокая тумба, на которую присел Родион. Об его ногу обтерлось мягкое тепло. Мужчина поставил трость в угол и принялся гладить кота, чья черно-белая шерсть лоснилась, а глаза блестели в тоскливом возбуждении. Кот замурлыкал, подарив хозяину свою голову для ласки. Подняв широко раскрытые глаза, он мяукнул и снова прильнул щекой к ладони хозяина.
После того, как Родион переоделся в домашнюю одежду, он прошел в кухню, где тщательно вымыл над раковиной руки. Поставив на стул спортивную сумку, он взглянул на кота, растянул подобие грустной улыбки и дернул за язычок молнии. Сумка с треском открылась, и шорох целлофановых пакетов наполнил Костика энергией, с которой он принялся все крепче обтирать хозяйскую ногу.
Над головой мужчины раздался грохот бьющейся посуды. Этажом выше снова посыпались крики и хмельная ругань, что с каждой секундой лишь набирала громкость и пугала тупыми ударами, сопровождавшими топот и копошение. Вопли вперемешку с пьяным рвением к лидерству над каплями яда, уничтожали в невольных слушателях сего спектакля понимание ценности и без того никчемной жизни. И вносил свои аккорды в композицию дегенерации людского существа истошный детский плач, сюитой разлагавший идиллию грязного бунтарства.
Родион, привыкший к театру пьяных вакханалий, льющихся на голову изо дня в день, пожал плечами и посмотрел на Костика, в искушении кружившего у ног. Мужчина вынул из сумки пакет, на котором белым фломастером было написано «Гринев», и положил его на стол. Десяток похожих пакетов с фамилиями он запихнул в морозилку холодильника, в котором почти не оставалось места для подобных свертков.
Вернувшись к столу, Родион развернул целлофан и вывалил на разделочную доску легкое. Он с жадным прикусом нижней губы вынул нож из подставки и, полоснув им по органу, отделил кусок. Костик встал на задние лапы, опершись передними на ногу Родиона, и молящим взглядом выпрашивал ужин, чего вскоре и добился. Родион бросил пушистому любимцу добрую часть легкого.
После этого мужчина голодно облизнулся, отрезал кусок от органа и положил его на приготовленную заранее чашку. Присев на стул, он с педантичной важностью выпрямился, задрал подбородок и взял руками склизкий ужин. Сжав блестящими пальцами, он поднес его к губам и вгрызся так, будто видел в нем спасение от смерти. В невольном восторге закатились глаза, в то время как желудок пел от удовольствия, от истинного наслаждения, которого жаждал целый день. Родион в мгновение разделался с частью легкого, отрезал, как арбузную дольку, еще одну полосу и с неимоверным изумлением от вкуса вцепился,
Родион был горд собой, и гордость эта вычерчивалась не только в его исключительно прямой осанке, но и во взгляде, с которым он ликовал за личным пиршеством. Он видел себя властелином тел, способным смотреть на всех свысока, ведь знал каждого насквозь и мог различать по аромату. Легкое Гринева было до идеала сладким, а послевкусие отдавало букетом свежесобранных полевых растений. Такими пикантными останками он не наслаждался много месяцев. Органы стариков напрочь отравлены лекарствами и носят в себе горьковатый вкус. Больные раком обычно кислы и рассыпчаты, а инфарктники настолько приторно-сладкие, что после них приходится отпиваться содовым раствором. Алкаши и наркоманы опасны, но съедобны. Их органы приходится вымачивать некоторое время в уксусе. Чьи останки хороши, так это детские – они мягкие, отдают травяной кислинкой, и после них на душе блаженная легкость, словно выпил стакан парного молока.
Как только с удовольствием был проглочен последний кусок легкого Гринева, Родион взглянул на Костика. Кот съел все, слизав с пола густые капли, после которых на ламинате остался едва зримый налет сиреневого цвета.
Погладив себя по животу, Родион встал из-за стола и прошел в спальню. Там, среди стен, оклеенных в обои багрового цвета, находилась мебель производства страны, которой не существовало уже много лет. Мужчина подошел к высокому шкафу, распахнул его и посмотрел вниз, на сундук, прикрытый множеством женских платьев бирюзового цвета. Убрав одежду, он вытянул сундук из шкафа, поставил перед собой и с двумя щелчками по сторонам открыл замки. Он откинул громоздкую крышку и заглянул внутрь. Его взору предстала гора черно-белых фотографий. Родион вытащил несколько штук и с умилением на пухлощеком лице принялся рассматривать их. На обратной стороне каждого снимка было написано одно слово – «Мама».
***
Наутро, когда звон будильника разорвал густой сон Родиона, и он разомкнул веки, все вокруг было будто застлано сиреневой мутью, блистающие крупинки которой ранили уязвимое сознание до легкой дрожи. Он протер глаза руками, и снова наступила утренняя тьма. Мужчина не сразу понял, что произошло, он испытал тянущую боль в урчащем желудке, но вскоре она прекратилась, оставив ноту беспокойства.
Родион оделся и, взяв трость, похромал в ванную. Его не покидала странная мысль, что внутри него что-то ползает, живет и шепчет на неизвестном ему диалекте, похожем на сверчковый стрекот, но он его будто бы понимал. Рассудком играло необычное чувство, сравнимое с беспокойством во время катания на карусели. Сердце прыгало, лишая воздуха, а глаза лучились, пробуждая на лице улыбку свободы или того, что можно было бы назвать исполнением заветного желания. Нет, Родион не был преисполнен счастьем. Скорее, им овладевали фантомные мысли, рожденные в оскуделом от некоего паразита разуме.
Мужчина подступил к раковине, включил воду и, умывшись, взглянул на себя в зеркало. Глаза были красными, вероятно, от лопнувших сосудов. Не придав этому значения, он прополоскал рот и направился в кухню.
Яркий свет от люстры ударил в лоб, заставив сощуриться и встряхнуть головой. Спустя пару секунд Родион пришел в себя и взглянул вниз, за угол холодильника, где у своих мисок ничком лежал Костик. Кот не поднял голову, устало моргая и не выказывая ни к чему интереса. Его мохнатая черная спина вздымалась от грузного дыхания, шерсть повторяла остроту хребта, а хвост бился, точно в дикой злобе.