Обитатели пустоты
Шрифт:
– Что случилось? – склонившись к питомцу, спросил Родион. Он погладил кота по голове, но тот никак не отреагировал на хозяйскую заботу. – Костик, ты не заболел, случайно?
Кот отвернулся.
Поднявшись во весь рост, Родион ощутил внутри себя подступивший к горлу ком. Поясницу вдруг стянуло незримой цепью, не позволявшей вкусить воздуха. Жар заковал тело и метался язычками по охолодевшей коже, маня наружу капли пота. Родион припал к раковине, и изо рта его посыпалась рвота. Он давил из себя мерзкую массу, извлекая страшные звуки. Постылым ревом он драл глотку, обругивая в мыслях все и вся. Казалось,
Вскоре муки исчерпались, и Родион смог вздохнуть с несчастным облегчением. Он посмотрел на кашу отторжений в непонимании, отчего все это вырвалось наружу. Охватило чувство опустения, сравнимого с предательством, тревога поселилась в его тщедушном теле, колола, насылала что-то неимоверно жуткое, отчего хотелось выть и плакать, но он держался. В трясущейся руке сжал платок, минутой ранее вынутый из кармана пиджака. Родион протер им лоб и губы, после чего, бросив невольный взгляд на сиреневые разводы, пропитавшие белую ткань, свернул его и засунул обратно в карман.
Родион покинул квартиру, закрыв дверь на два замка. Он вышел из подъезда в темную скрипучую зиму, с опаской осмотрелся по сторонам и сделал неуверенный шаг вперед. Морозным утром было все, как прежде: двор кипел прогревающимися машинами, вокруг которых со скребками и щетками носились их владельцы; лай соседских собак дружелюбно приветствовал людей, спешивших на работу, а старушка тетя Рая, как обычно, в семь утра крошила голубям батон. Птицы жадно слетались на завтрак, их становилось все больше: грязные, больные, общипанные, они подобно тараканам разбегались от прохожих, но вскоре возвращались на место пикника.
Добравшись до ближайшей остановки, Родион дождался автобуса, битком забитого людьми, чьи лица стервенели в недосыпе. Проехав пару остановок, он с большим трудом пробился сквозь толпу и выбрался наружу. Автобус тронулся, открыв мужчине вид на больницу, слева от которой находился одноэтажный корпус морга.
Пройдя через открытые ворота, Родион ступил на узкую тропу. По ее бокам буграми высились сугробы, оставленные сторожем. Генадич – так местные работники называли низкорослого старика, чье поведение порой пугало люд не меньше, чем сами трупы, которые он встречал с неисчезающей улыбкой на лице, пылающем от алкогольной скуки. Теплыми летними ночами он часто брался за косу, чтобы обрить заросшую травой дорожку, а после сделанной работы выхаживал с инструментом вокруг морга и насвистывал однотонную мелодию. Свист доносился до ушей людей, живущих рядом с моргом. Зимой старик проделывал все то же самое, но вместо привычной косы он брал в руки лопату и ею расчищал тропинку.
Колея огибала строение из серого кирпича, слева находился мусорный контейнер, с верхом набитый черными мешками. Из одного торчала человеческая рука, как деталь от выброшенной куклы, с которой наигралась жизнь. Присыпанные снежной пудрой, у стены стояли крышки от двух высоких гробов и одного поменьше, сделанного под ребенка. Справа от двери забытой вещью таяла каталка, очернявшая своим холодным видом хрупкое сознание, непримиримое со скорбью и трагедией.
Родион, утомленный рыхлой дорогой, остановился у двери. Он как никогда испытывал усталость, быть может, вызванную отравлением или периодическими коликами в желудке. Достав из куртки ключ, он приложил его к магнитному замку, динамик запищал, и дверь открылась.
– Простите, – внезапно за спиной прозвучал тонкий женский голосок.
Родион обернулся. Позади него стояла невысокая женщина с заостренными чертами лица. Она была в черном платке и в длинной шубке, что подолом скрывала, должно быть, миниатюрные ножки. В заплаканных глазах незнакомки читалась печаль от невосполнимой утраты. Женщина держала в руке кожаную сумочку, а другую руку с зажатым в ней платком не отрывала от носа. Она замерла, шмыгнула и с широко открытыми глазами спросила:
– Простите, это вы Родион Куликов?
Мужчина с недоверчивым прищуром посмотрел на незнакомку.
– Да, я! – ответил он и, открыв дверь шире, шагнул внутрь, а за ним вошла она. Родион оглянулся и строгим тоном произнес: – Вам сюда нельзя!
– Я Анжела Семеновна – мама Петра Гринева, – убитым голосом ответила та. – Можно забрать моего сыночка?
Родион изучил женщину взглядом, насупился и показательно вздохнул. Она едва сдерживала слезы, теребила в руке белый носовой платок и потирала им глаза.
Справа у стены, за небольшим столом, сидел Генадич. Он смотрел на парочку, но будто не понимал, что происходит. Вероятно, такие сцены в морге каждый день, а потому и молча слушал те слова, что в этом помещении звучали редко.
– Кирилл с Андреем уже пришли? – спросил Родион у старика. Тот безгласно помотал головой. Затем Родион перевел взор на женщину и добавил: – Санитаров еще нет. Они должны одеть усопшего и сделать ему макияж.
– Как долго их еще ждать? – спросила она.
Родион достал из куртки телефон и взглянул на время, а затем показал его Анжеле и сказал:
– Сейчас половина восьмого. Они придут к восьми, – он поставил на пол спортивную сумку, вернулся к выходу и, открыв дверь, добавил: – Тело заберете в одиннадцать!
– Позвольте…
– Что? – всполошился Родион.
– Позвольте взглянуть на него, – умоляла она. – Прошу вас, хоть на минуту!
– Это не в моих правилах, – твердым голосом ответил Родион и раскрыл дверь шире: – Приводи вас потом в чувство. Нет уж, увольте!
Женщина схватилась за его руку и, упав на колени, разрыдалась, как монахиня, лишившаяся веры. Она ревела, просила впустить ее к сыну и никак не желала покидать здание морга. Родион с Генадичем переглянулись. Старик улыбчиво пожал плечами, а Родион закатил глаза и взвыл.
– Сколько же можно, – протянул он. – Вечно вы печетесь о мертвых сильнее, чем о живых! Вставайте, женщина, пойдемте. Но только на минуту. Мне тоже нужно работать.
Она встала и последовала за врачом, что уверенной хромой поступью шел в свой кабинет. Он оставил ее у двери, а сам вошел, переоделся и вскоре явился ее взору в совершенно ином свете. На нем поверх белого хрустящего халата висела клеенчатая накидка, а сверху нее был повязан резиновый фартук до пола. Рыжие волосы скрывались под высоким зеленым колпаком, на шее висели пластмассовые плотные очки. В одной руке врач держал спортивную сумку, а в другой – трость. Он искоса посмотрел на женщину и махнул ей головой, указав на темный длинный коридор.