Обитель душ 2. Эфемерность величия
Шрифт:
Зарина поболтала ножками в воздухе и уставилась на Хонора. Старшему Советнику стоило большого труда не отвернуться. Если он сейчас отвернется, то просто даст чужачке лишний повод для насмешки. Он итак ощущал в себе некую потрепанность, словно его целый день метафизически жалили. Кололи, кусали, отрывали гигантские шматки от его самолюбия, вырезали замысловатые фигурки из его чувства собственного достоинства и выедали кусочки из его самообладания. А все она с ее язвительной ухмылкой и колючим взглядом столь неожиданно роскошных разноцветных глаз. Насмешка, насмешка, насмешка. Змея с живописно яркой чешуей кружит вокруг него скользящими движениями и жалит, жалит, жалит.
Хонор старательно заморозил лицо, чтобы ни одно выражение не смогло бы выдать его мысли. А думы были невеселые. Он слишком изнежился, слишком привык к тому, что слова его воспринимались как данность, граничащая с бесспорной мудростью. А теперь ему дали под дых да не один раз. Бесконечное число лиц, глаза на которых твердили, что да, он мудр не по годам, что прав он и правота его истинна, как очевидна сила земного притяжения, и вдруг на одном единственном лице он прочитал, что он идиот. Простой, ординарный, стандартный идиот. И лицо это неизменно и без видимых усилий сохраняло маску, молчаливо вопящую: «Ханжа, расслабься, я истину глаголю!»
Дыхание Хонора чуть сбилось, но он взял себя в руки. Не будет он впадать в крайности и бурно реагировать. Не будет и все. Или хотя бы постарается. Так что ему до нее дела нет. Пусть пялится сколько влезет.
— Мать Святая Земля и упокоенные крохи в недрах твоих, напитай меня спокойствием твоим, как мать питает дитя, — прошептал Хонор, незаметно дотрагиваясь кончиками пальцев до алого сердолика на шее.
— Сердолик обладает свойством оберегать от недоброжелательных духов и враждебно настроенных людей. — Голос Зарины мгновенно смел с Хонора все приобретенное спокойствие и заставил глянуть в ее сторону крайне недружелюбно. И с чего он решил, что потянулся к камню незаметно? — Я не дух, а значит, в твоем варианте, враждебная личность. Что, у меня морда такая вражеская, что кирпича просит? Чего ты за булыжники ухватился, а, Бюрократишко?
Хонор не удержался и все-таки глянул в эти разноцветные глаза. Яркие, живые, манят, хоть убейся. Лучше бы не смотрел. Ехидство изливалось из их нутра, словно два взбесившихся гейзера дали залп разом. Так, что он там хотел попытаться? Уж и не вспомнить.
— В мой приказ не входит обязанность отвечать на твои вопросы, — буркнул Хонор. Он с диким упрямством уцепился взглядом за стеклянные вставки на подлокотнике кресла Зарины. Только не смотреть на нее! Метод из курса борьбы с агрессией для подверженных стрессам служащих: избегать зрительных контактов и не отвечать на явные провокации.
— А ты же у нас такой хороший и послушный мальчик, — умилилась Зарина. Она устроилась поудобнее и провела носком кеда по воздуху, словно погладив контуры тела Хонора. Зарина выбрала подходящий момент: юноша, по своему служебному положению привыкший смотреть собеседнику в глаза, не выдержал и глянул на нее.
— Твое настроение меняется быстрее погоды, — проворчал Хонор, просто чтобы не молчать, а не для того, чтобы поддержать разговор. — Всего пять минут назад ты хотела нас всех прирезать.
— А я сегодня добрее и пушистее, чем обычно. — Зарина запустила пальцы в волосы и взлохматила их, хотя они и без того были, как примятый мех пушных зверей. — К тому же я решила, что вы мне полезнее в живом состоянии.
— Я польщен, — съязвил Хонор. — А вот насчет твоей полезности нам — я очень сомневаюсь в ее наличии.
— Я вам ничем не обязана.
— Мы тоже! — вспыхнул Хонор.
— Ты зря начал разговор об обязательствах, Роуланд. — К ним приближался Таддеус.
— К чему это ты сказал? — насторожился Хонор.
— Пора нашей правительнице узнать кое-что. — С этими словами капитан Ротшильд извлек из-за пазухи свиток, перевязанный красной нитью.
С секунду Хонор недоуменно смотрел на свиток в руках Таддеуса, а затем завопил:
— НЕТ!
Таддеус ловко увернулся от Хонора, когда тот хотел отобрать у него свиток.
— Она должна узнать, — уговаривал его капитан Ротшильд, но Старший Советник был непреклонен:
— Нет, не должна!
— Прекрати, Хонор! Зарина Эштель — правительница Королевства Водолея. Она узнает рано или поздно.
— Лучше поздно! — Хонор буквально висел на Таддеусе, стараясь выбить из его рук свиток. — А еще лучше — никогда!
В следующее мгновение Старший Советник повис на Таддеусе, и тот, не удержав его веса, рухнул на пол. Пока юноши барахтались, пытаясь выпутаться из кучи-малы, выроненный свиток, благополучно прокатившись через весь коридор, очутился у ножек кресла Зарины. Девочка остановила его ногой, и нитка ни с того ни с сего вдруг лопнула. Свиток раскрылся.
— Нет! — завопил Хонор, узрев, где по его вине оказался свиток.
Зарина опустила с кресла вторую ногу и наклонилась, вчитываясь в содержание.
— «Я, Хонор Руперт Роуланд, клянусь поступить в услужение Королевства Водолея в день, когда будет признан Сапфиром Вечности новый правитель Королевства Водолея, чья рука без опаски касается камня Душ и защиту чью обеспечивает кровавая длань чудовища-гарпии, и служить этому правителю верой и правдой до самой смерти. Подпись», — громко прочитала Зарина.
Целую минуту Хонор и Зарина молча взирали друг на друга. А потом губы Эштель растянулись в самой сладчайшей из всех ее улыбок.
— Какая приятная неожиданность, — пропела Зарина и, раскрыв объятия, просюсюкала: — Что ж, пупсик, иди к маме на ручки!
Глава 5. Ошибки молодости
С чистейшим оттенком я выбрала краски,
Цвет белый снежинок, порхающих в пляске,
И черный угля — цельность чувств моих в связке,
Но искренность ведь не нуждается в маске!
Черно-белому цвету я верность хранила,
Но как же я грязь в свою жизнь допустила?
Вмиг люди вокруг во мне два цвета смешали
И, похоже, в душе моей что-то сломали...
Мой черный и белый — цвет незабвенный...
Где грани конец, тот предел неизменный,
Когда тонкость линий пишется вязью,
Когда человек вдруг становится грязью?
Из крайности в крайность я слепо кидаюсь,
Ищу чисто черный, но в гнусть зарываюсь,
Ищу снежно белый, но в грязь упираюсь,
И словно в помойке день за днем я копаюсь.
Мне люди твердят: будь более зрелой,
А не это ли значит быть тусклой и серой?
Цвет грязи убрать — желаю быть смелой,
Скажите, как мне стать опять черно-белой?