Обитель душ 2. Эфемерность величия
Шрифт:
Внезапно пальцы заключенного коснулись все еще раскрытой ладони Зарины. Камень Душ обжог ее кожу холодом. Она услышала глухой причмокивающий звук, и в следующее мгновение напавший на нее мужчина рухнул рядом без движения.
В глазах Зарины помутилось. Она видела все. Успела заметить, как за долю секунды погасла жизнь в глазах мужчины, как расслабились мышцы, перестав получать сигналы от мозга, как отклонилась в сторону голова, будто мужчина забыл, что ее нужно держать прямо. Он будто бы превратился в куклу, и эта кукла безвольно растянулась на полу, в беспорядке раскинув ноги и руки. Некоторые пальцы на его руках от удара о пол переломились пополам, да и нога в обычном состоянии не гнулась под таким углом — заключенный сейчас должен был бы орать от боли. Но мужчина молчал. У марионетки отрезали ниточки, и она повалилась за сцену...
Наверное, Зарина кричала. Непонятно было, потому что ощущение камня в ладони перебивало все остальные чувства. Камень Душ чуть раньше обжег ее холодом, но сейчас пульсировал теплом, будто обмороженная конечность, в которую резко подали ток крови.
Все-таки Зарина кричала. Вопли оглушали, и девочка попыталась захлопнуть рот, чтобы не издавать больше ни звука, но оказалось, что ее губы итак были плотно сжаты. Значит, кричала не она? А куда делся тронный зал?
Зарина моргнула. Снова это ощущение просмотра фильма через водную гладь. Но, Господи, какое ужасающе громкое у него на сей раз звуковое сопровождение.
Девочка моргнула еще раз. В лицо ей ударился солнечный свет. Ах, вот и источник криков. Мальчик-блондин, тот самый шестилетка, которому женщина с каштановыми волосами перевязывала руку в первом видении Зарины. Он стоял на коленях в траве и бился в судорогах. Его глотка издавала беспрестанные животные вопли, а по щекам катились слезы, смешиваясь с соплями. Над ним возвышался мальчик-брюнет, и в нем с Зарина без проблем узнала Лауса. Глаза брата почти выкатились из орбит. Его била крупная дрожь, а слезы капали на белоснежную рубашку, но он совершенно этого не замечал.
Лаус? И... Зарина глубоко вздохнула. Алексис. Лаус и Алексис. Ее старшие братья. Почему они рыдают? Почему Алексис бьется в истерике? Почему аккуратный Лаус не замечает пятен на свой замечательной рубашке?
Зарина опустила взгляд. Пятна. Снова ей пять лет, снова белый сарафанчик, снова рисунок из крови. И на руках кровь, и на ногах. Но она не ее. Словно перед ней с большой высоты упал пакет с кровью и лопнул, обрызгав ее с головы до пят.
Эштель устремила взгляд вперед. Что-то было между ними, между ее бьющимися в истерике братьями и ней самой, какой-то предмет. Огромный предмет, но разглядеть его Зарине не давала вездесущая водная гладь, через которую она воспринимала видение. Что-то она видела четко, а что-то расплывалось, как сода в воде.
Зарина напрягла зрение и разглядела у самых своих ног чью-то руку, забрызганную кровью. Следую взглядом по руке, девочка обнаружила, что она присоединена к телу. Что-то большое придавило ком плоти, который когда-то был человеком, а глазам Зарины предстала верхняя часть туловища кого-то, обмотанного длинными каштановыми волосами и утопающего в крови. Так значит, лопнул вовсе не пакет с кровью...
Кровь не давала разглядеть лицо человека — женщины. Но Зарина ведь и раньше видела лицо этой женщины: в том, первом видении. Хотя нет, еще раньше. Она видела ее...
Вопли Алексиса не давали Зарине сосредоточиться. Лаус плакал беззвучно. Какие-то капли проделывали дорожки на щеках самой Зарины, и девочка подумала, что тоже плачет. Неужели она когда-то все-таки умела плакать? Медленно проведя чистой тыльной стороной ладони по щеке, Зарина посмотрела на жидкость, оставляющую следы на ее лице. Кровь. Она не плакала. По щекам текла чужая кровь...
«Зарина!»
Бац. Щеку пронзила боль.
«Зарина!»
Вторую щеку пронзила боль.
Из горла девочки вырвался хрип, и она распахнула глаза. Тут кто-то снова с силой шлепнул ее по щеке, и она неуклюже кувыркнулась на твердый пол. С трудом приподняв голову, Зарина недоброжелательно покосилась на субъекта ее избиения. Ланиэль, зажав рот рукой, с ужасом взирала на нее сверху вниз.
— Стерва! — выплюнула Зарина прежде, чем снова откинуть голову на прохладный пол.
— Простите, госпожа! — Ланиэль рухнула рядом с ней на колени. Зарину обдало ветерком от крыльев гарпии. — Я перестаралась!
— Иди...— Зарина еле-еле оторвала руку от пола и указала куда-то в неопределенном направлении.
— Так. — Ланиэль склонилась над ней, внимательно вслушиваясь в указания.
— Иди... — пробулькала Зарина, — и сама выкопай себе могилу!
От неожиданности гарпия подскочила на месте, издав странноватый мяукающий звук.
— Я не специально, — жалобно проскулила гарпия, осторожно поддерживая спину Зарины, чтобы та могла приподняться. — Вы внезапно упали в обморок, а потом меня...
— Точно.
В Зарине внезапно проснулась энергия. Вскочив на ноги, она пошатнулась, вызвав праведный ужас у Ланиэль, но устояла.
— Так, слушать сюда, гады, — взревела Зарина. — Быстро все по одному сюда подходите — буду мочить по очереди!
К ее зрению вернулась способность фокусировки, и Зарина взбешенно уставилась на присутствующих. А их заметно прибавилось. Аселин Клемент в компании своего юного подхалима Хонора Роуланда стоял у самого входа, обеспокоенно следя за активностью Зарины и, похоже, в любой момент готов был дать деру из зала. Таддеус Ротшильд, вытянувшись по струнке, наблюдал за ней, также стоя недалеко от предыдущей парочки. К компании прибавился Герард Морель, который с напряженным выражением на лице подпирал стенку рядом со своим капитаном. Имбер вообще было ни слышно, ни видно. Тело заключенного успели убрать.
— В этом нет необходимости, — подал голос генерал Морель.
— Да ну? — недобро улыбнулась Зарина. — По моему мнению, вы все тут давно охренели и нуждаетесь в трепке. Я уже третий раз по вашей милости вырубаюсь! Ни первый, ни второй. ТРЕТИЙ РАЗ!
— Только не начинай истерику, — скривился Хонор.
— Заткнись, — прорычала Зарина. — Или, клянусь, я тебя изобью.
Ланиэль, занявшая место за спиной девочки, громко сглотнула.
— Позвольте объяснить. — Аселин направился было к Зарине, но Хонор вцепился в запястье правителя, как мать в руку непослушного ребенка.