Обманщик
Шрифт:
Размышляя об этом, Минскер поглядывал на миндальное пирожное, лежавшее на другом столике. Оно было едва надкушено. Он встал, но девушка-полька попыталась заступить ему дорогу. Герц быстро сманеврировал, и пирожное оказалось у него в руке. Он задел лишь плечо девушки. Она с удивлением смотрела на него широко расставленными глазами, не серыми и не карими, а какими-то беловато-серебристыми.
– Извините, – сказал он и быстро добавил по-польски: – Przepraszam.
Девушка отступила на полшага назад.
– Пан говорит по-польски?
– Пока не совсем забыл.
– Откуда же вы?
– Отовсюду – Варшава, Люблин.
– А я из Варшавы. Если вас уволили с работы, всегда можно прийти сюда. Тут полно еды. Целые горы идут на выброс. Езус-Мария, сколько же всего тут в Америке выбрасывают! Тысячи людей могли бы на это жить.
– Верно.
– Вы еврей?
– Да, еврей.
– Бежали от Гитлера?
– Да, от Гитлера.
– Чтоб ему сдохнуть в аду! Я оставила родителей, братьев, сестер и ничего о них не знаю. Бог весть, живы ли они?
– Что поделаешь? Война.
– Да, но такой войны никогда не бывало. Они летали над Варшавой в самолетах, бросали с неба бомбы. Разрушали все. Я читаю польские газеты и слушаю радио.
Девушке хотелось продолжить разговор, но Герц увидел Минну. И сказал:
– Простите, у меня здесь встреча. Может, в другой раз поговорим еще.
И он быстро вернулся к своему столику.
Минна уже заметила его. Герцу она показалась сердитой. Выглядела как бы ниже ростом, стройнее и чуть растрепанней. Черные глаза смотрели с вызовом, досадой, укором. Еще прежде, чем села за столик, она спросила:
– Уже успел подцепить?
– Не будь дурочкой. Она убирает тарелки со столов.
– А почему ты подбираешься к другим столикам? И почему с тарелкой? Судомоем тут заделался?
Герц не ответил.
– Ты губишь людей, и для тебя это значит не больше, чем прошлогодний снег, – сказала Минна. – На что тебе в постели платок? Ты подсунул его нарочно, чтобы погубить меня.
– Миннеле, не начинай! Если ты пришла ссориться, я готов уйти сию же секунду. Я не обязан слушать твои оскорбления.
– Вот как? Погоди, услышишь еще больше. Зачем ты влез в мою ничтожную жизнь? Что тебе понадобилось от меня? Я сбежала от одного мерзавца, чтобы нарваться на другого. И теперь фактически очутилась на улице, – сказала Минна, меняя тон. – Он богат. Напустит на меня законников, и кто знает, что еще устроит. Я не иначе как сошла с ума, когда изменила ему, ведь он был ко мне так добр. Что ж, сделанного не воротишь… Где тебя носило весь день? Я раз сто звонила, но «не было ни голоса, ни ответа». Обычно-то в вечера спиритических сеансов ты сидел дома. Кто такая эта девица?
– Не глупи.
– Что ты ей говорил? И почему у тебя в руках пирожное?
– Миннеле, что тебе принести – чай, кофе?
– Яд.
– Принесу кофе. Рисовый пудинг?
– Сиди! Куда вы все бежите? Не нужно мне ни кофе, ни рисового пудинга. Ночь на дворе. Они вот-вот закроются. Куда мы можем пойти?
– Можем пойти в отель.
– Какой отель? Без багажа тебя в отеле на порог не пустят, если это не забегаловка для уличных девок.
– Где же я вдруг возьму багаж?
– Куда ты водишь других женщин?
– Каких женщин? Минна, о чем ты?
– Я знаю, о чем говорю. Видит Бог, лучше бы не знала. А тебе, Герц, я вот что скажу: мир вовсе не беззаконное место. Морриса ты прогнал, так что теперь все на твоих плечах. Теперь ты мой муж. Меня не интересует, кто у тебя есть и что ты будешь делать. Нам суждено быть вместе до конца наших дней. Надеюсь, смерть не заставит себя ждать. Я буду только рада этой гостье. Поскольку Броню ты не любишь и утверждаешь, что любишь меня, мы должны жить вместе и принимать все таким, каково оно есть. Работать я уже не могу, сил нет, и тебе придется меня обеспечивать – хотя бы коркой хлеба и стаканом воды. Если ты полагаешь, что сумеешь от меня отделаться, ты заблуждаешься. Я не уйду. Будь уверен.
– Нет-нет, не уходи. Я скажу тебе то же самое, что Гершеле Острополер говорил своему зятю: «Бери все, что можно взять».
– Насмехаешься? Топчешь людей ногами и насмехаешься. Прямо как нацисты. Я не хочу возвращаться к Моррису. Видеть не могу его сердитую физиономию, слышать не могу его обвинения. Давай начнем прямо сейчас. Возьми меня в жены.
– О чем ты говоришь? Как это понимать: возьми меня в жены?
– Еврейский закон разрешает иметь нескольких жен. Возьми мое кольцо и скажи: «Этим кольцом ты посвящаешься мне». А когда разведешься с Броней, мы станем под хуппой[28], по законам Моисея и Израиля. Для меня все это было трагедией, ужасной трагедией, для тебя же – удачей. Я буду тебе преданной женой и заранее предупреждаю: я прогоню от тебя всех женщин. Каждый день будешь по пять часов сидеть за столом и писать. Я запру дверь и никого не впущу. Моррису даром от меня не отделаться. Неет. Если он хочет еврейского развода, ему придется дать мне большую сумму, а без еврейского развода он снова не женится. Я тоже скопила немного долларов, и кой-какие драгоценности в сейфе найдутся. И акции у меня есть. Сейчас они ценятся низко, но курс наверняка пойдет вверх. Я, как говорится, пришла к тебе не с голой задницей… И сидеть сложа руки не стану. Займусь чем-нибудь. Пока не знаю чем. Могу хоть сейчас управлять отелем в Кэтскиллских горах или в Майами-Бич. Я не такая шлимазл[29], как ты думаешь. Главное, чтобы ты немедленно прекратил свои фокусы. Заранее предупреждаю: отныне у тебя нет никого, кроме меня. Я буду тебе готовить. Буду обедать с тобой. Спать с тобой. После моей смерти можешь опять взяться за свои штучки, если у тебя еще хватит сил.
При этих словах выражение лица у Минны переменилось. Щеки вспыхнули. В глазах светилась нежность и ненависть. Герц смотрел на нее с восторгом, странным даже для него самого.
– Миннеле, вот так должна говорить женщина, – сказал он. – Так Ева говорила с Адамом, прежде чем они бежали из Эдемского сада.
– Бежали? Может быть. Так что ты на это скажешь?
– Я в твоих жестоких руках.
– Да, я жестока. Ты большой ученый, но, прости, совершенно бесхарактерный. Ты мог бы уже выпустить два десятка книг. Мог бы стать профессором Колумбийского университета. Мог бы прославиться на весь мир. А вместо этого торчишь в кафетерии и болтаешь языком. Как насчет пирожного? Тебе дала его эта девица?
– Я сам его взял.
– Кто-то оставил его?
– Да.
– Вот, значит, кто ты. Падший мужчина. Без меня ты бы кончил на Бауэри[30]. Вряд ли я преувеличиваю. Там однажды прямо на улице умер пьяница, а потом выяснилось, что он был знаменитым писателем. Начнешь падать, конца не будет. Я отлучусь в дамскую комнату.
Минна встала и пошла искать дамскую комнату.
Герц Минскер отломил кусочек пирожного, положил в рот.
«Не женщина, а огонь, – сказал он себе. – И разве она не права? Я совершеннейшая тряпка… Мирьям не для меня – только трата времени. С Броней все тоже кончено. Ну а с этой я уже и так живу. Возьмусь за работу. Буду по четыре часа сидеть за столом и писать, а может, и не писать. Во всяком случае, с голоду не умру.