Обманщик
Шрифт:
Девушка в коротком фартучке и с подносом вернулась.
– Я смотрю, вы уже не один?
– Да, с приятельницей.
– А она вроде не из бедных. Брильянт на пальце большущий, как фасолина.
– Я не заметил.
– С такой подружкой вы в Америке не пропадете. В Польше у вас семья?
– Дочь.
– Жена умерла?
– Да, умерла.
– Заходите сюда иногда. Приятно поговорить с кем-нибудь по-польски. А то ведь начисто забудешь польский язык. Английский мне дается трудно. Между прочим, я тоже не из простых. В Варшаве училась в гимназии. Была помолвлена с армейским поручиком. Кто знает, что с ним сталось? Я иногда захожу в польское консульство, но они сами
– Увы, я остался без квартиры, но сюда загляну.
– Чего Гитлер хочет от евреев? Что они ему сделали? Разрешите представиться. Мисс Марьяна Польчинская. Мой отец был таможенным чиновником.
– Вы-то как попали в Америку? – спросил Герц.
– Это долгая история. Старший машинист на «Батории» – мой кузен, он и забрал меня сюда. В Чикаго у меня дядя.
– Понятно. Моя подруга очень ревнива. Если увидит, что мы разговариваем, устроит скандал.
– Не бойтесь. Чем ревнивее, тем больше страсти. Я любила подогреть ревность жениха. Его начальник, майор, обычно, выпив рюмку-другую, ухаживал за мной, а мой жених жутко сердился. Чуть до дуэли дело не дошло. А теперь вот я выношу в Нью-Йорке тарелки, все разбито и сожжено. Когда вы опять зайдете? Лучше всего вечером, часиков в девять. Я в это время заступаю на смену. Живу здесь в меблированной комнате на Западной Восемьдесят Третьей улице, неподалеку от Коламбус-авеню. Этот кафетерий открыт всю ночь, и все в моей жизни перевернулось с ног на голову. Ночью я работаю, а днем сплю. Комната у меня темная, там вообще никакой разницы нет между днем и ночью. Вот такая у меня жизнь. А вы чем занимаетесь?
– Я писатель.
– Романы пишете?
– Нет, эссе. По философии.
– Матерь Божья! Приходите еще. Вы по-прежнему хорошо говорите по-польски, хоть и старомодно. Напоминаете моего дядю, который…
Вернулась Минна. Девушка искоса посмотрела на нее и ушла со своим подносом.
Минна скривилась.
– Так-так, опять я в дураках, ни за что ни про что. Ты обманщик. Лучше мне утопиться в Гудзоне.
– Дурочка, она из Польши и, когда услышала, что я тоже оттуда, хотела немножко облегчить душу. У нее там остался жених, офицер польской армии…
– По мне, так пусть бы голову там оставила. От тебя мне один только стыд да унижение. Господи, все на мои плечи, все беды ты на меня сваливаешь. Я ухожу.
– Сумасшедшая, не уходи! Клянусь, никогда больше сюда не приду!
– Не сюда, так куда-нибудь еще. Тебя прямо тянет в грязь. Все ясно. Герц, я не намерена сидеть тут всю ночь и соперничать с этой девицей. Если мы куда-то идем, то сию же секунду, немедля. Мои силы на исходе.
– Ладно, идем. Я просто хотел выпить с тобой чашку кофе.
– Не здесь. Куда ты вообще собирался пойти?
– Я знаю отель на Сорок Второй улице неподалеку от Таймс-сквер. Я жил там. Попробуем снять номер.
– Мой муж вполне способен нанять детективов, чтобы следить за мной. Если они засекут нас вместе в отеле, я не получу ни гроша. Но рискну. Надо ведь где-то преклонить голову. Мы уедем отсюда. Я по горло сыта этим окаянным Нью-Йорком. Поселимся где-нибудь в маленьком городке. Я все-таки сделаю из тебя мужчину, хочешь ты или нет. Если не хочешь, мы всегда можем вместе покончить с собой.
– Не сегодня.
– Почему не сегодня? Снотворного у меня хватит на двоих. Моррис, наверно, женится на твоей Броне, и все будет в полном порядке. В сущности, они одного поля ягоды. По правде говоря, он сам во всем виноват. Ночами напролет расхваливал тебя, все уши мне прожужжал. Такие чудеса про тебя и твоих женщин рассказывал, что вконец
– Их тоже перебьют.
– Что же тогда останется?
– Огромная куча гнилья.
– Об этом ты готов написать? Что ж, пиши. Раз люди хотят дерьма, пусть получают. Мне все это уже неинтересно. Как называется отель? Идем.
– Ты ужинала?
– Нет, я ничего не ела и есть не хочу. Мне нужно только одно – ты.
Глава восьмая
1
Моррис Калишер уснул на диване, не раздеваясь. Разбудило его встающее солнце, светившее в лицо. И проснулся он в поту, перепуганный. Секунду-другую недоумевал, почему спал одетый и в кабинете, но быстро вспомнил. Под сердцем чувствовалась давящая боль.
«Н-да, все потеряно. Она нечиста, нечиста, – сказал себе Моррис. Вспомнил закон из Гемары: – “Под запретом для мужа ее и под запретом для любовника ее”. Что ж, все распалось. Все кончено».
Ему было жарко, но по спине пробежал озноб. «Что теперь? – спросил он себя. – Мне надо уехать отсюда, и незамедлительно».
Он пошел в спальню, хотел разбудить Минну и сказать ей, что он уезжает, однако увидел, что постель застлана, а Минны нет. Значит, она ушла среди ночи.
Обеими руками Моррис потер глаза. «Неужто дело зашло так далеко?» Вспомнился пассаж из Гемары: «Поступающий так нагло может быть только мерзавцем». Он переиначил эти слова: «Блудница она», и буркнул себе под нос:
– Еврейские грешники нечестивы не менее любых других.
Хотя Минна была Моррису женой, а Герц Минскер в родстве с ним не состоял, предательство Герца мучило его больше, чем ее измена. Она невежественна. Ну сочинила несколько стишков, где каждое седьмое слово было написано с орфографической ошибкой, вот и все. Неграмотная, плохо воспитанная, она жадно слушала писательские сплетни и их краснобайство. Но Герц, Хаймль, он-то сын пильзенского ребе, ученый, каббалист, знаток хасидизма. Уж если он опустился так низко, стало быть, миру конец.
«Что ж, Элиша бен Авуйя[32] был еще более великим ученым, – думал Моррис Калишер, – да и Иеровоам бен Нават[33] был не мальчик. Сам Всемогущий предложил ему раскаяться, но он отказался, потому что-де царь Давид будет идти впереди его на прогулке по райским кущам».
«Я должен взять себя в руки! – вскричал внутренний голос. – Это тягчайшее испытание в моей жизни!»
Но что он мог предпринять практически? С чего начать? Читать Шма[34]? Уже слишком поздно. Надо бы проанализировать собственные поступки. Моррис сам виноват, что на него свалилась этакая трагедия. Он сбрил бороду и сменил праведное имя Моисей на Моррис. Послал детей в гимназию. Пытался пойти с Всемогущим на компромисс.