Обнаженная тьма
Шрифт:
– Кончай комплексовать, – сказал сердитым шепотом. – Я, когда услышал вчера про эту несчастную собаку, тоже первым делом подумал: убил бы гада! Ты правильно поступил. Просто отлично! Только теперь надо по-умному все обставить, чтоб не пришлось из-за этого слизняка на нарах париться. Малявка ваш – козел самый настоящий, он перед братками на цырлах стоит. Поэтому запри рот на замок, понял? Плюнь и не переживай. Твое дело – запомнить, что сегодня я за тобой зашел аж полтретьего – сорок минут назад. И с тех пор мы были вместе. И вечером вместе вернемся. Понял, чудило?
Гелий наконец-то понял. Осмотрелся – и только сейчас заметил, что вокруг совсем светло. Солнце смотрело так ласково, туман опускался в овраги под берегами, серая гладь озера постепенно голубела. Плеснула хвостом рыба, сверху донесся голосок жаворонка, но тотчас мотор снова взревел, и лодка плавно понеслась прочь от берега, унося Гелия прочь, прочь… от Демы, от смерти и мести, от страха…
Гелий оглянулся. Берег отдалялся слишком медленно, чересчур медленно.
Он отвернулся, нахмурился. «Не буду смотреть! Не хочу!»
Он еще не знал, что никогда не сможет отплыть от этого берега. Никогда.
– Почему ты ничего не сказала? – шепнул Ростислав.
Александра пожала плечами, безотчетно водя в темноте пальцами по его гладкому, худому плечу. Она не только ничего не сказала, не предупредила о том, чего ему надо ждать, но и когда Ростислав, почувствовав неладное, попытался остановиться, она с силой прижала его к себе. Ну а потом… ну а потом уже было поздно.
С его стороны довольно глупо спрашивать, между прочим. Предупреди Александра, он, может, испугался бы. Кто их знает, теперешних мужчин, это раньше девственность была наградой и достоинством, а теперь небось превратилась в недостаток. Хотя непохоже было, чтоб это его так уж особенно остудило. Длилось все довольно долго, Ростислав никак не мог остановиться. Александре даже показалось, что он нарочно замедляет минуту последнего наслаждения. С трудом дошло, что он старается для нее! Хочет, чтобы она тоже что-то испытала!
Помнится, это открытие так ее изумило, что она даже о боли позабыла. Впрочем, боль была не так уж велика, чтобы говорить о ней всерьез. Наверное, у всех это по-разному. А наслаждение… ну, не так, чтобы она лишилась чувств в его объятиях, как все эти дамочки из любимых Кариной романов, но дыхание захватило, да, было такое дело…
Александра теснее прижалась к лежащему рядом мужчине и усмехнулась в его плечо. До чего накрепко приросла к ней маска старой девы! Даже сейчас не хочет спадать, несмотря на то, что она уже благополучно рассталась со своей девственностью. Почему бы не признать, что в объятиях Ростислава она чувствовала себя хорошо, просто великолепно, как рыба в воде, как птица в вышине, словно была создана именно для странных, упоительных содроганий, а вовсе не для хождения по участку, или сидения в поликлинике на приеме, или скучных снов в одинокой девичьей постели! И она не лежала сконфуженным, перепуганным бревном, а отвечала ему так, что он то стонал, то вскрикивал, то шептал какие-то слова, от которых у нее дух захватывало даже еще пуще, чем от этих движений – сначала медлительных, робких, а потом сумасшедших, быстрых, порывистых… приведших к потрясающему завершению!
– Не поверишь – со мной такое в первый раз, – пробормотал Ростислав.
Александра растерянно моргнула. Как?! То есть бывают не только старые девы, но и старые юноши, если так можно выразиться?!
Ростислав, словно угадав ее мысли, усмехнулся в темноте:
– В смысле, что первый раз с девушкой. Я думал, их и вовсе не осталось теперь. Потому и не женился до сих пор. Может, это псих у меня какой-то в голове, но я все время думал: а вдруг она со мной лежит, а себе какого-то другого мужчину представляет, с кем раньше была? Мне это здорово мешало, если честно. А сейчас – это было что-то совершенно необыкновенное. Такая полнота обладания, слияния… Ты прости, если я тебе больно сделал. Просто с ума сошел, честное слово.
Александра почувствовала, что слезы подступили к глазам, и, чтобы в самом деле не заплакать, ничего не ответила, а только поцеловала его в плечо. Не передать, какой счастливой она себя сейчас ощущала! Правду кто-то сказал: женщина любит ушами. Сперва сбросить с себя опостылевшие путы и понять, что эта новая жизнь восхитительна, а потом еще и услышать, что она не просто способна стать десертом после ужина, но и наслаждением, и с ума может свести – это же… от этого захватывает дух так же сильно, как от любви. И эти слова как-то воздействуют на ее тело, они словно бы прикасаются ко всем нервным окончаниям, ее самые потаенные местечки наливаются жаром, в висках начинает стучать. И, что самое удивительное, то же происходит с Ростиславом: она знает это так же точно, как если бы его тело было ее телом. И вот она опять чувствует эту восхитительную тяжесть на своей груди, опять его губы приникают к ее губам, опять она стискивает коленями его бедра, опять… опять… Жажда наслаждения вдруг оказалась так велика, что они не могли затягивать ласки. Чудилось, оба бегут навстречу друг другу из какого-то далека и вот добежали, встретились, сомкнулись… словно бы разряд тока! Что-то вспыхнуло, весь мир озарился светом… она изумленно открыла глаза и увидела близко-близко лицо Ростислава с незнакомым, напряженным выражением счастья.
Какое-то мгновение он смотрел на нее ошеломленно, словно не видя, еще продолжая ловить последние судороги блаженства, потом резко мотнул головой и хрипло сказал:
– Привет! Ну разве так поступают порядочные люди? А написали: до полдесятого! Разве сейчас уже полдесятого?
Александра судорожно сглотнула, с трудом сообразив, что случилось. Свет включился, вот же зараза! Она ненавидела сейчас все, что связано с электричеством, начиная с диспетчера Горэнерго, который ткнул в кнопочку на пульте раньше времени, и заканчивая этим, как его там, который изобрел лампочку накаливания. Ей не хватило совсем немножко – еще бы чуть-чуть, и она добежала бы!
Чуть повернула голову, чтобы видеть стоящие на телевизоре часы. Но вместо этого увидела отразившийся в темном экране диван, а на нем…
Это что?! Кадр из эротического фильма?! Это кто, это она там лежит с раздвинутыми ногами? А на ней…
Она почти с ужасом уставилась на Ростислава, и вдруг он улыбнулся, глядя ей прямо в глаза:
– Какая же ты красивая! Ну, еще, давай еще…
Он чуть подвинулся, встал на колени между ее ног, провел руками по груди, по животу, скользнул ниже. Александра застонала, зажмурилась.
– Нет, смотри на меня! Смотри на меня!
Но она не могла. Его руки делали с ней что-то такое, от чего сразу потемнело в глазах. Она то открывала глаза, то зажмуривалась – и вдруг услышала чей-то стон, поняла, что стонет сама, прикусила край ладони, но с телом ничего поделать не могла – оно билось, металось, подчиняясь рукам Ростислава, но вот наконец сокрушительное блаженство смилостивилось над ней – отступило, оставило тяжело дышать, словно выброшенную на берег шквалом.
Александра всхлипнула, утерла глаза, потом, приподнявшись, взяла Ростислава за руку, прижалась к ней губами… и вдруг увидела повыше запястья бесформенную, расплывшуюся кляксу рубца, напоминавшего след давнего ожога.
Она закричала так, что сразу сорвала голос и подавилась кашлем. Не помня себя, оттолкнула Ростислава, соскочила с дивана и ринулась куда-то, ничего не видя от ужаса. Ударилась о косяк, снова закричала от ужаса, что дверь заперта, что не вырваться, – но нет, вырвалась, влетела в комнату Карины и захлопнула за собой дверь. Трясущимися руками защелкнула задвижку – покойная сестра строго охраняла свою личную жизнь! – и кое-как смогла перевести дух. И тут же ее снова заколотило, потому что в дверь ударилось тяжелое тело, раздался голос Ростислава: