Обо всем по порядку. Репортаж о репортаже
Шрифт:
Сейчас вряд ли разыщешь человека, который видел все чемпионаты. Может, и есть такой, но лет ему должно быть под девяносто. Живут ли столько журналисты?..
Я не собираюсь рассказывать о мировых чемпионатах, на которые в свое время был командирован. В газетах, журналах и книгах все по-футбольному примечательное, что сумел подметить, изложил. Но коль скоро речь о репортаже, обойти чемпионаты невозможно, наша работа на них — единственная в своем роде.
И снова — по порядку.
1958 год. VI чемпионат. Швеция.
«Еду — не еду?» Ромашка — для нас, репортеров. Двое журналистов, которых планировали послать от
«Советского спорта» в Швецию и заранее аккредитовали,
Со мной было куда сложнее. О футболе писал регулярно. А если иначе взглянуть, через документы, — редактор отдела учащейся молодежи, и что ему делать на чемпионате? Да и моя «реабилитация» состоялась совсем недавно, о зарубежных командировках ни руководство, ни я сам не заикались. Потом мне стало известно, что на редакцию нажал Мартын Иванович Мержанов, сам собиравшийся в Швецию от «Огонька». Он терпеть не мог, когда за футбольную тему брались случайные люди. Мы не были тогда коротко знакомы, но, наверное, во мне он видел журналиста, которому футбол близок. «Бумаги» были посланы. Меня вызывали в разные здания и кабинеты, проводили со мной разведывательные беседы, интересовались и тем, как поживает, что поделывает мой отец. Пашинин уже улетел, а для меня «добро» не прозвучало. Мне в те две недели важнее всего было держаться, как будто ничего не происходит. А провода нервов гудели, но слышал их я один. Сказали бы: «Твои дела в порядке, билетов только нет», и я был бы счастлив.
Прихожу в редакцию, встречаю в коридоре Владимира Андреевича Новоскольцева, главного редактора, и он напускается на меня для виду: «Где вы пропадаете? Берите машину, и — в «Аэрофлот», рейс завтра утром. Нам нечего печатать о футболе, а вы тут разгуливаете!»
Так я и покатил. В голове ни единой мысли ни о неведомой загранице, ни о чемпионате. Не смутило и то, что шведских крон не выдали, моя доля — у руководителя делегации, в Гётеборге, а туда надо добираться из Стокгольма поездом. Хорошо, что нашлись снисходительные люди в посольстве, выручили странного репортера с пустым карманом.
Что и говорить, особое, личное значение события сделало меня легкомысленным. Первые дни я пребывал в радужном настроении, рассматривал вблизи эту самую заграницу и в чемпионат включиться никак не мог. Помню, наибольшее впечатление на меня произвело левостороннее движение, принятое в Швеции, старался побыстрее приспособиться — москвич же, не провинциал, — но то и дело совался невпопад на переходах и с позором отступал.
Репортер не заявляется на стадион свеженький как огурчик, ни о чем не помышляя, чтобы только там нахвататься впечатлений и изложить их на бумаге. Нет, мы приходим с выношенными, обдуманными предположениями, больше того, мы жаждем, чтобы наша точка зрения восторжествовала. Читатель может этого и не заметить, но в том, что мы передаем со стадиона, обычно торчат уши внутренней борьбы, мы полемизируем сами с собой, сами себя убеждаем. Да и как иначе, если живешь жизнью футбола.
Я же на шведском чемпионате высадился в полном неведении, точнее сказать, в обольщении. Мне было легко думать, что у нашей команды дела пойдут прекрасно, недаром же она за два года до этого выиграла Олимпийский турнир в Мельбурне, побеждала в товарищеских встречах сборную ФРГ — чемпиона мира, сборную Венгрии — второго призера, сборные Швеции, Польши, Югославии, делала ничьи со сборными Англии, Франции. Не один я, а все тогда у нас переживали горделивое удовольствие от бодрого выхода на международную арену нашей сборной. Она только начинала, первый матч в рамках чемпионата мира был для нее всего-навсего тридцать третьим, все предыдущие мы знали назубок, и никаких тревог не испытывали. И никто — ни тренеры, ни игроки, ни журналисты, те, кто были постарше меня, —
Все это вместе — и мое настроение, и мое неведение — привело к тому, что ничью с англичанами я принял как досадное недоразумение, тем более что в ворота нашей команды был назначен пенальти за нарушение, случившееся до линии штрафной площади. Такого рода судейские ошибки потом приходилось неоднократно видеть и в международных встречах, и на чемпионате страны — они всегда возмущают, они наглядны, особенно после появления телеповторов. Тогда и вовсе осталось ощущение как от небывалой нелепости.
Самомнение позволило мне не поехать в город Бурос на матч СССР — Австрия («наши выиграют, какой разговор») и остаться в Гётеборге на встречу Англия — Бразилия. На это мое решение повлиял
тренер-наблюдатель Константин Бесков, с которым мы поселились в одной комнате. Он успел посмотреть бразильцев с австрийцами и по секрету сказал мне, что чемпионами станут бразильцы: играть лучше, чем они, невозможно.
Матч этот закончился «по нулям», счет наиболее сложный для выводов, аргументы не явные, не подтвердившиеся — в таких случаях надо дать волю воображению, представить будущее обеих команд на основании их скрытых достоинств. Мне тогда это было не по силам, к матчу я отнесся сдержанно, хотя, разумеется, и разглядел, что у бразильцев два центральных защитника и два центральных нападающих. Но что из этого следует, не понял, всего лишь 0:0, все равно что ?:?.
Чемпионат для меня начался на «Уллеви» с матча СССР — Бразилия, того самого, когда на поле впервые вышли Пеле, Гарринча, Зито и бразильская сборная оказалась в том составе, в котором она мало того что стала чемпионом, еще и стала надолго недосягаемым образцом команды, составленной из одиннадцати звезд.
В апреле восемьдесят первого я был в Гётеборге на хоккейном чемпионате. Зал, где с шипением резали лед, сухо похрустывали клюшки, трещали борта, глухо сталкивались тела, находился в двух шагах от стадиона «Уллеви», заколдованного тишиной и ожиданием. Улицы были сухими, чистыми, полными солнца, попадались афиши, сообщавшие, что в ближайшее воскресенье по всей Швеции — открытие футбольного сезона. Я вздыхал, шагая на работу в зал мимо запертого стадиона. Искушение томило душу. И я улизнул от своих спецкоровских обязанностей. Не простил бы себе, не сделав этого.
Медленно шел вдоль высокой трибуны с ребрами скамеек, отыскивая те, где в пятьдесят восьмом располагалась ложа прессы. Ноги сами принесли, озираться и примериваться не пришлось. Сел там, где сидел без малого четверть века назад.
Память немедленно предложила Гарринчу. Вот здесь, на этой полосе, именуемой правым флангом, совсем рядом, под скамьями прессы, он мелькнул с одиннадцатым номером на спине. Крадучись приближался с мячом к защитнику Б. Кузнецову, тот пятился как загипнотизированный. Бразилец склонился влево, до самой травы, словно подстреленный, а когда защитник, поверив, сделал шаг в ту же сторону, неуловимо быстро выпрямился (недаром бразильцев зовут «кобрами»!) и справа пронесся к воротам. Штанга басом загудела, потрясенная ударом мяча. С этого эпизода начался тот знаменитый матч.
Наши проиграли 0:2, оба мяча забил центральный нападающий Вава, а состоявший с ним в связке 17- летний Пеле в день своего дебюта, как видно, еще не освоился (в моем блокноте он ни разу не упомянут). Свою головокружительную карьеру «короля» он начал в следующем матче, забив гол сборной Уэльса.
К поражению нашей команды я заранее не был готов, долго внутренне сопротивлялся, на что-то надеялся. Но ближе к концу почувствовал, что мое простодушное боление за своих не исчерпывает впечатлений, что тут какой-то невиданный футбол и его грешно прозевать. Помимо моего желания прорвалось восхищение игрой бразильцев, потеснившее горечь. Я уходил со стадиона в смятении. Знал, что некрасиво, нечестно отступаться от своей команды, но ничего не мог изобрести ей в утешение и оправдание: бразильцы покорили.