Обо всем по порядку. Репортаж о репортаже

Филатов Лев Иванович

Сборная Англии к своей победе пришла своеоб­разно, на ходу перестроившись и сделав все необхо­димые открытия. Повидав ее в день открытия в матче с уругвайцами, я был разочарован и потерял к ней интерес. Нудная нулевая ничья, которую не скрасил и переполненный знаменитый «Уэмбли», побывать на котором давно хотелось, ни присутствие королевы, ни марш-парад военных оркестров.

В общем, я счел для себя возможным оставить английскую сборную в стороне и ездил на матчи других команд. До полуфинала, в котором она встре­тилась с командой Португалии. Это был выдающийся матч. И португальцы были хороши, а англичан так просто было не узнать — другая, я бы сказал непо­бедимая, команда, настолько

продуманным, обосно­ванным, ловко пригнанным было их сочетание один­надцати.

Если сделать простенькое, формальное сравнение, которое обычно само напрашивается, то оказывалось, что из состава матча открытия были исключены всего двое, Гривс и Конелли, вместо них появились Херст и Питерс. Но замены всего не объясняли, хотя в по­следнем, финальном, матче со сборной ФРГ из четы­рех победных мячей три забил Херст и один — Питерс.

Изменился весь строй игры. Гривс, знаменитейший бомбардир, был центрфорвардом времен «дубль-ве», а Конелли — хорошим левым крайним старого образ­ца. Долговязый, худой Херст атаки свои начинал с се­редины поля, все время держа связь с партнерами. Белокурый Болл заставлял поломать голову: кто он — полузащитник или нападающий? И Питерс такой же. И Бобби Чарльтон. И Стайлз, колючий как еж, легко отрывался от своей обороны, мелькал в атакующих рядах, покусывал, дразнил защитников противника. Да еще крайние защитники Коэн и Уилсон поддавали жару рывками вперед. Разве только что выдвинутый вперед нападающий Хант меньше маневрировал, он был затаенной угрозой, отвлекал, оттого товарищам его больше было простора. Словом, вся английская команда находилась в непрерывном движении, причем не в очевидном, повторяемом, а в непредсказуемом.

Частенько, глядя за игрой, мы опережаем события, угадывая, что сейчас мяч откатят обязательно налево, больше некуда, что такой-то игрок кинется по прямой в надежде на высокую передачу. И если наши отгадки постоянно сбываются, то приходится задуматься, так ли уж хороша игра.

Англичане предложили футбол, изобретаемый на бегу, тут же, при нас, с пылу с жару, тот футбол, в ходе которого боишься пропустить хоть что-нибудь, пото­му что самое интересное может быть создано в любое мгновение. Тут уж не станешь листать газету, жевать бутерброд, болтать с соседом, весь превращаешься в зрение.

Власть Игры (пусть слово это будет с большой буквы) сильна необычайно. Для меня не существовало никаких причин, в силу которых я сделался бы вдруг болельщиком бразильцев или англичан. Но я им ста­новился: в прошлый раз, в 1958 году, мне совершенно необходима была победа бразильской сборной, а те­перь — английской. И позже это случалось. На следу­ющем чемпионате, в Мексике, я снова душевно был с бразильцами, потом, в ФРГ и Аргентине, — с гол­ландцами, хотя в двух последних случаях мои упова­ния и не сбылись.

Игра, думаю, и есть то, к чему мы прикомандиро­ваны, приписаны, при чем состоим, чему служим. Тут не обойдешься без обольщений, ошибочных пристра­стий, заблуждений по первому впечатлению. Но в ко­нечном счете, пусть и не сразу, облик Игры, той, которую мы признаем и объявим современной (высо­кая похвала!), нас должен покорить, мы должны найти ее разгадку, объяснение, записаться в число ее деятель­ных поклонников и стоять за нее горой. И тогда по контрасту делается очевидным, что другие разновид­ности игры, даже приносящие временами весомые ди­виденды, оказываются старообразными, провинциаль­ными, неполноценными, приспособленческими. Футбо­ла на белом свете гораздо больше, чем Игры, и в уме­нии ее опознать, выделить, представить мы, репортеры, и обязаны более всего преуспевать. Прини­мать же любой футбол за Игру — вредное заблужде­ние, ведущее

к топтанию на месте, к засорению мозгов читателей, это медвежья услуга тем командам, о кото­рых пишешь.

Чемпионаты мира — ярмарки футбола, где получа­ешь представление даже не о сегодняшнем, а о за­втрашнем дне. Четыре полузащитника сборной Анг­лии, представившиеся для всеобщего обозрения в 1966 году, живут-поживают и сегодня, как и их дина­мичное взаимодействие в атаке с двумя форвардами. Именно тогда всплыл термин «команда-звезда», заме­нивший собой прежний — «команда звезд».

Мы ищем среди тех, кто на поле, героев. И нахо­дим. Грош цена футболу, если не различимы люди.

Выбор большой, на любой вкус. Можно даже какому- то игроку отдавать предпочтение тайно, не объявляя о своей симпатии, зная, что он никакая не звезда, и радуясь малейшей его удаче. Можно, наоборот, не жаловать общепризнанную звезду и про себя вести счет его промахам и прегрешениям. Ничего удивитель­ного: не один разум властвует на трибунах.

И все же есть игроки, вокруг которых споры не возникают. Они наперечет. Дело не в их личных досто­инствах и доблестях. Это те игроки, с именами кото­рых связаны перемены в футболе. На английском чем­пионате таким игроком стал Бобби Чарльтон. Именно он отчетливее, показательнее, чем кто-либо иной, предъявил образец игрока середины поля, который делал то, что до него не умел никто — ни бразилец Диди, ни француз Копа. Он был един в трех лицах: защитник, когда это требовалось, диспетчер — ум в движении и форвард, наносящий прямые, точные удары. Созда­валось впечатление, что тренер Рамсей взял его в ко­манду первым и к нему присоединял остальных, таких, которые были ему под стать.

В его внешности, в его манере себя держать, в его невозмутимости ничего не было героического, выда­ющегося. А тем не менее вся игра английской сборной зависела от него, она с ним согласовывалась, заданный им тон держала. Величие его было не в неповторимо­сти, а, напротив, именно — в повторимости, в пример­ности для всех, кто намерен был следовать футболу новейшему, развивающемуся.

В конце концов наши репортерские поиски увен­чались успехом. Игра была опознана. И было ясно, какими теперь глазами смотреть на футбол дома, с чем сравнивать, на что держать курс.

Чемпионат напоследок имел обескураживающий аккорд, отраженный от полуфинала ФРГ — СССР. Матч этот до известной степени был искажен травмой полузащитника Сабо (замен тогда не проводили) и удалением с поля правого крайнего Численко. Так вот, во всем этом некоторые должностные лица запо­дозрили злой умысел со стороны арбитра — итальянца Лобелло. И заподозрив, именно под этим углом вчи­тывались в отчеты о матче в «Советском спорте» и «Футболе». В газете автором отчета был Мержанов, в еженедельнике Латышев, наш самый знаменитый судья. Мержанов оставил без внимания судейство. Ла­тышев, как ему полагалось «по должности», свое мне­ние высказал. Вот два отрывка из его отчета:

«В штрафной площади сборной ФРГ после сто­лкновения падает В. Паркуян. Через минуту такая же картина у наших ворот — падает Эммерих. Но судья Лобелло не дает пенальти. С моей точки зрения, дела­ет это правильно. Вообще нужно сказать, что, как в этом матче, так и в других, которые мне пришлось видеть, футболисты очень легко падают и подолгу лежат, видимо рассчитывая на карающий свисток. Но судья Лобелло хорошо понимал театрализованные па­дения и не очень-то обращал на них внимание».

«Перед самым перерывом судья Лобелло удалил с поля Численко, который, проиграв единоборство, умышленно ударил по ноге Хелда, причем в момент, когда тот был без мяча. Другого решения судья, есте­ственно, принять не мог».