Оборотень
Шрифт:
До этого отводившая блеснувшие слезой глаза, она под его напором, перевела на него.
— Это гораздо лучше для тебя, чем правда.
Он был сражён:
— Но что будет с тобой? Эта стая запросто закидает, тебя, моя красота, камнями и, не моргнув глазом, заплюют.
Она заткнула уши и не желала его слушать.
— Ах, изволь не пугать меня. Пока она будет молчать, а там что-нибудь придумаем.
— Но ведь она на этом не остановится, ты понимаешь это? — взмолился он.
Но она хорошо понимая его тревогу, очень просто сказала:
— Пока будет чем, буду откупаться. Ты, почему не раздеваешься?
— Тебе тяжело нести, поэтому до кромки леса пойдём так, — упёрся он.
Он забрал корзинку и двинулся по дорожке, увлекая за
Глава 10
Встревоженный носящимися по округе, как болтливые сороки, новостями, Митрич, встречал её у ворот. Тревога бродила по его лицу. Избавиться от неё он не смог даже с возвращением княжны.
— Княжна, тут такие страсти рассказывает дворня, а вас всё нет и нет.
— Ты о чём?
— Охотившихся в лесу гостей князя Гучковского, не то волки погрызли, не то собака бешеная. Мы уж и не знали куда податься, чтоб вас разыскать.
— Я ж помнила твои наставления, рядышком около усадьбы была. Птиц слушала, да зелёными коняшками — кузнечиками, любовалась.
— На што вам та забота, в саду и парке что ли того добра мало. Хошь слушай, хошь смотри. Знамо ли дело по лесу девице — барыне шастать.
— Я не одна, со мной сторож. — Погладила она посиживающего рядом смирно добермана.
— Против таких варнаков как Гучковский, ничем не убережёшься. Это уж наверняка у Бога терпение лопнуло на его злодейства.
Марфа внимательно наблюдала со стороны, просматривая под всеми углами подходы к дому, но кроме добермана ничего заслуживающего внимания на её острый глаз не попало. Княжна прошла в свои комнаты и заказала ужин. Прасковья уже не спрашивая где накрывать принесла еду в комнаты и как просила княжна, ссылаясь на нагулянный аппетит, побольше. Марфа разглядев такую прорву еды, сразу смекнула, что любовник княжны в доме. «Но как он вошёл? Она же сама следила за её приходом и всеми подходами к дому. Но не может же такого просто быть, чтоб она всеми этими вкусностями кормила собаку. А что, если это кто-то из дворовых? Ведь в городе у неё не было не только жениха, но и поклонника. Стеснительная барышня, к тому же молода. Но ведь стрижка и цвет волос того, кого она видела в лесу, решительно не подходит никому из дворовых, да и рост тоже». — Крутилась она у замочной скважины, но вставленный ключ, не давал ей возможности заполучить информацию. — «Однако, как же посмотреть? Откуда посмотреть, кто у неё может быть там? Дура я набитая», — вдруг осенило её. — «Это она отвлекает нас с той собакой, а кавалер в это время по заду дома пробирается и шасть в открытое заранее окошко. Получается осечка, я совсем не там глаза тружу. А что, если поставить лестницу к окну и заглянуть в него. Отличная мысль. Прасковья поможет. Если всё тихо обделать, никто не догадается». Она еле дождалась, когда стемнеет и, словив Прасковью, потащила в хозяйственный двор за лестницей. Та хоть и ворчала, но шла. Лестница с трудом вытащена из-под навеса, пошла в дело. Вдвоём они, пыхтя и надуваясь, подтащили её к стене около заветного окна. Вышедший, на крыльцо людской, Митрич с интересом наблюдал за качающимися под тяжестью лестницы на плечах девками. Кое — как выставив по стене лестницу, поддерживаемую скептически настроенной Прасковьей, Марфа полезла к окну. Когда упитанная девка, добравшись до окна, прилипла курносым носом к стеклу, её заметил доберман. Приготовившись идти после ужина купаться, он скучал в ожидании копошившейся в смежной комнате с переодеванием Тани. И тут вдруг такое развлечение. Проскользнув, незамеченным ползком под столом, он вымахнул у окна. А тут ещё и Митрич, не удержавшись
— Вы чего здесь такое выделываете?
Случилось так, что эти два эпизода совпали по времени и лестница, дрогнув, под орущими и отшатнувшимися девками, с великим шумом рухнула. Марфа крича, как скаженная на потерявшего способность говорить Митрича и почёсывающую ушибленное место под грудью Прасковью, торчала в мягкой вскопанной недавно садовником под посадку цветов клумбе. Прасковья с Митричем переглянувшись, с трудом вытащили охающую и хромающую бывшую ещё минуту назад в крепком теле девку. Митрич оценив повреждённую и не подлежащую восстановлению клумбу, принялся рассказывать им, кто такие они есть и с чем их обоих вместе и порознь едят.
— Это ещё ты хорошо, летя с той верхотуры отделалась, могла бы шею запросто сломать и себе и Прасковьи. А что за кашу ты мне из клумбы организовала, корова, за каким мёдом тебя туда понесло?
— Окно хотела протереть, — сочинила та на ходу.
— Ну да, ночью, другого времени не нашлось, рассказывай сказки.
— Правду баю.
— Тогда чего же взлетела вороной.
— Пёс напугал…
Таня вскочила в комнату на грохот за окном. Доберман стоял лапами на подоконнике и хитро скалился в улыбке.
— Что там? — заглянула она в густой вечер, но ничего не увидела, — что-то упало, я слышала?
Пёс спрыгнул на пол и потопал, не оглядываясь к двери, Тани ничего не оставалось, как последовать за ним. Шутки в ванной с брызганьем на пса, мирно рассматривающего стену, на этот раз так спокойно не обошлись. Он, развернувшись, шлёпнул пару раз по воде лапой, купая её в фонтане взлетевших под их мощью мыльных брызг. Девушка, прикусив губу, нырнула в мыльную пену.
— Бессовестный, отвернись к стене. — Помотала она ему пальчиками перед носом.
Не затягивая купанье, она быстро, при таком пикантном случае, выскочила в простыню из воды, уступая ему ванную. Торопилась быстрее снять ошейник для того, чтобы услышать его голос. Но слух вырвал сначала совсем другое: он смеялся.
— Княжна, ты хитрая киска, любишь проказничать сама, но обижаешься, когда это делают с тобой другие.
— У нас сила шуток разная. Как вода с настоем из мяты и хвоща?
— Я могу остаться здесь даже ночевать.
— Неужели?
— А что, это идея.
— Тогда я пошла.
— Княжна, а одежда… Так в простыне и пойдёшь?
— Ой, отвернись, — напугалась Таня, обнаружив его правоту.
— Жди, когда я водружу на шею ошейник и начну сверлить стену глазами.
— Ну, хорошо, я тебе это припомню, — пообещала она.
И когда в спальне доберман, крутясь под ногами, подставлял шею, предлагая ей снять ошейник, она, нырнув под одеяло, отвернулась от его претензий. Барон, подождав милостыни, перепрыгнул через неё и лёг рядом. Таня, удивляясь его наглости надулась, но ошейник принципиально не сняла. Барон, сверкнув умным глазом, придвинулся к ней и, обняв её лапой, положил морду к ней на плечо, словно всем своим видом показывая, что ему и так не плохо. Таня, воспользовавшись закрытыми его глазами, ловко отстегнула ошейник. Сергей, не ожидавший такого, растерялся, оказавшись практически перед ней голым, он запаниковал.
— Провокаторша, — бурчал он, закрывая ей ладонью глаза. — Отвернись, дай одеться.
Утром, проснувшись опять в его объятиях, с трудом вытянула из его закрытых замком ног свою ножку. «Как так получается, ведь засыпаем мы каждый на своей половинке кровати. Нас разделяет не малое расстояние, но просыпаемся мы вместе». Серж спал. Не став его трогать, прикрыв дверь, вышла в сад, захотелось нарвать цветов и непременно к завтраку поставить на стол букет. Марфа, заметив такое дело, не преминула сделать ревизию. Толкнула дверь здоровым плечом, та поддалась. Проскользнув, как позволяли ушибленная нога и рука в комнаты, она заковыляла в спальню и, не сдержав удивления, вскрикнула. «Ай!» На постели княжны спал мужчина.