Обороти меня. Часть 3. Назорей
Шрифт:
«Странное желание, ну, да ладно. Разберемся с этим после», – подумал он, и пошел по ветру так, чтобы животные как можно позже почувствовали его приближение.
Раздался звонок, после чего в двери негромко постучали.
– Войдите, – крикнула Людмила, которая в этот момент находилась на кухне и, смотря телевизионные новости, чистила картошку для супа.
Дверь скрипнула, и внутрь кто-то вошел.
– Кто там? – спросила Строгина, пытаясь угадать по звуку, кто бы это мог быть.
– Мне бы Людмилу Сергеевну, – прозвучал незнакомый мужской голос в ответ.
Взглянув на себя мельком в зеркало, висящее перед выходом из кухни, она вышла в прихожую. У дверей стоял какой-то мужчина лет сорока пяти в полицейской форме и приветливо улыбался.
– Я Людмила Сергеевна. Вам что-то нужно?
– Здравствуйте. Я ваш участковый, – представился полицейский.
Смерив его взглядом, Строгина, поджав губы, сдержанно спросила:
– Чем обязана?
– По долгу службы мне нужно задать вам несколько вопросов, – ответил участковый.
– И-и…, по какому поводу?
Ей явно не хотелось с ним разговаривать, и по ее тону это было очевидно.
– Э-э, …Людмила Сергеевна, я бы не стал вас беспокоить, если бы меня не обязывало положение, – он немного замялся, и огляделся по сторонам, – куда я могу присесть?
Еще раз смерив его взглядом, Строгина сложила руки на груди и холодно ответила:
– Если соизволите разуться, то можно на кухню. А если нет, то во-он стульчик. Можете с него убрать мои вещи и присесть.
Он покряхтел, посмотрел на стульчик, потоптался немного и сказал:
– Хм, вещи ваши лучше убирайте сами, поэтому, я, пожалуй, разуюсь.
Он явно не чувствовал себя уверенно.
Сняв свои черный начищенные до блеска туфли, участковый кашлянул, и прошел на кухню, держа свой кожаный коричневый портфель, как некую реликвию.
Присев на стул напротив того места, где она чистила картошку, полицейский достал шариковую ручку, бумагу с удобной папочкой, на которой можно было бы писать, надел очки и, подняв глаза на Людмилу, которая все еще стояла в дверях и смотрела на него с явным недоверием, сказал:
– Вы присаживайтесь, присаживайтесь, Людмила Сергеевна. В ногах, ведь, правды нет.
– Вы мне скажете или нет, зачем явились? – спросила она, не скрывая раздражения.
– Полегче, полегче, Людмила Сергеевна. Я же не враг вам. Я просто служащий, при исполнении. Вот, пожалуйста, ордер, – он достал какую-то бумажку, и положил ее перед собой на стол, – дающий мне право вас допросить. Так что, давайте повежливей, пожалуйста.
Хмыкнув, Строгина села за стол, выключила телевизор и, взяв нож, продолжила чистить картошку.
– Валяйте. Задавайте свои вопросы:
Он покосился на острый и большой кухонный нож в ее руке и примирительным тоном проговорил:
– Не знаю, чем я вызываю у вас столько неприязни, Людмила Сергеевна, но я, на самом деле, без всяких претензий. Сразу скажу, что вы пока вне подозрений. Но поскольку вы человек заинтересованный и самый близкий, естественно вы самый первый в списке опрашиваемых. Итак, что мы имеем? – Он раскрыл папку, что-то там почитал, и продолжил: – У нас двое пропавших подростков. Андрей и Валерия Строгины, ваши дети, как я понимаю. И вслед за ними так же внезапно исчезнувший Петр Иванович Строгин, ваш старший сын. У вас имеются сведения о том, куда и как могли пропасть ваши дети?
У Люды комок встал в горле и на глазах навернулись слезы. Она попыталась что-то сказать, но поперхнулась и вдруг разрыдалась, уткнувшись лицом в ладони, в одной из которых все еще был нож, самым искренним и неудержимым рыданием, на какое бывают способны матери, потерявшие своих детей.
Вздрогнув, участковый потрогал указательным пальцем свои очки и, удивленно глядя на рыдающую женщину, явно замешкался, не зная, что ему предпринять. Не чувствуя уверенности, что ему можно и нужно как-то попытаться ее успокоить, он какое-то время просто молчал, наблюдая за тем, как по ее руке с прижатым большим пальцем ножом, течет в полном смысле слова ручеек слез, и ожидая, что она, успокоиться, и наконец поняв, что она не собирается останавливаться, промямлил:
– Мм, простите, не хотел вас задеть, хм, …не …учел, что …это может быть для вас столь серьезным…, мм, простите…, да вы, это…, может быть, успокоитесь?
Не в силах больше сдерживать своих чувств, Людмила, оторвав руки от раскрасневшегося лица, указала ножом участковому прямо в лицо, и сквозь рыдания выкрикнула:
– Сердца у вас нет! У меня дети пропали! Все как один! А вы здесь со своими дурацкими вопросами! Убирайтесь вон и найдите мне моих детей! Вон, я сказала! Я ничего про них не знаю! Мне вам нечего сказать! Вон! Быстро!
Конец ознакомительного фрагмента.