Обратная сторона океана
Шрифт:
– Мам, отличная вещь. В нём хоть айсберги растаскивать.
– Айсберги?! – с новой тревогой встрепенулась она.
– Да какие там айсберги. Это же шутка, мам. Мы же будем идти по курортным субтропикам. Свитер для ночных вахт. Вдруг станет прохладно, натяну твоё рукоделье, и сразу тепло станет.
Она отвернулась. Отвернулась потому что не хотела показывать предательски скатывающуюся по щеке слезу.
– Мам, я тебя прошу… – подошёл я к ней сзади и положил руку на плечо, – всё будет хорошо. Наше дело правое… – пытался я бодрым голосом изменить её настроение.
– Правое… Вот будешь своего сына отправлять в плавание на какой-то дряхлой лодке, тогда меня поймёшь, – уже сквозь слёзы пыталась улыбаться она.
– За распашонку
– Не обгори только, будь аккуратнее там.
Опять это «ТАМ». Только теперь она не может сдержать свои слёзы.
Аня держится нормально, говорит, что сначала о переходе серьёзно вообще не думала, а потом уже было поздно сопротивляться. Эта совершенно правдивая версия стала штатным ответом на многочисленные вопросы наших знакомых и друзей: «Как ты отпускаешь своего мужа?! Зачем ты согласилась?! Ты что, с ума сошла?! Зачем тебе это нужно?! А вдруг что?!»
Я ей рассказал о знакомстве с Костиной Лидой.
– Представляешь, она в своём Питере вообще одна остаётся. Вы тут хотя бы можете общаться, поддерживать друг друга.
– Да, нужно её телефон взять, будем ей звонить. А пусть она к нам приезжает…
– Там же двое маленьких детей…
– Ах, ну да. Да, ей тяжелее.
Каждый прожитый день приближал нас к поставленной цели, ради которой мы разбивались в лепёшку, и он же сокращал время общения с самыми близкими и родными людьми. Я уже начал вести судовой дневник, на первой странице которого в правом верхнем углу написал: «В случае моей гибели прошу передать этот дневник жене для моего сына». Потом подумал и «прицепил» страницу скотчем, чтобы она не открывалась каждый раз с этой записи. Об этом, конечно, лучше не думать, но каждый из нас мысленно прощался со своей семьёй хотя бы сотой, тысячной, миллионной долей своего разума. Тяжело. Очень тяжело. У меня даже промелькнуло сравнение, что уходим, как на фронт: «убьют или не убьют» – совершенно не понятно. Но каждый держался стоически, не делясь друг с другом мыслями на эту тему, находя нужные слова для матерей и отцов, жён и детей…
К этому времени наши жёны уже успели перезнакомиться. Точнее, жёны Артура и Гены знали друг друга давно, как и их дети. Витя предпочёл свою личную жизнь спрятать за парусами. После развода с женой он познакомился с женщиной с ребёнком-подростком и переехал к ним жить. На яхту приходил как-то его отец, участник войны, пофотографировал нас своим стареньким ФЭДом. Так что, по сути, знакомилась со всеми только моя Аня.
Всю эту неделю провёл на яхте, домой удавалось попасть только раза два-три на ночь. Правда, раз, и то с оказией, вырвался в редакцию и устроил короткие проводы. Святое дело. Редакция газеты «Вечерний Волгоград» взяла под свою опеку организацию перехода с вытекающим информационным спонсорством. Не сказать «спасибо» за поддержку родной редакции и «до свидания» коллегам с моей стороны было бы ну совсем неправильно. По большому счету, всё это должно было делаться абсолютно не так. Конечно, нужно было бы организовать встречу экипажа и коллектива газеты, пригласить другие СМИ, отцов города и области, но на это банально не оказалось времени. Всё шло без сценария, с ходу, непонятно как, но шло! А это было главным.
Глава десятая
Оставалось уложить последний ящик с банками, когда пришёл наш художник Викентий Мананников, представлявшийся просто Вик.
– Привет бродягам! – лучезарил он. Он помогал нам на совершенно безвозмездной основе. Что двигало им? Что могли мы дать ему взамен? Может, он почувствовал этот свежий и сильный порыв, которым наша команда, как паруса, была наполнена, и это состояние вызывало его творческий подъём? А может, это была просто весна, и был просто хороший человек, Вик Мананников, в своём неизменном чёрном берете, вздёрнутом немного назад и вбок. Увидя его в толпе, сразу можно было угадать в нём художника. И глаза… Пытливые, искрящиеся, озорные, словно у ребёнка, тёмно-карие глаза, которые пытались срисовать тебя, яхту, порт, чуть вздёрнутую порывом ветерка воду и зелёный листик, пробивающийся сквозь коричневую скорлупу апрельской ещё холодной почки сирени.
Прочитав о нас в газете, он вызвался сделать визитную открытку экипажа яхты «Аира» с пятью нашими рожицами, рисованными в шаржевом стиле. Со мной и Артуром он тогда и познакомился, остальных рисовал по моим фотографиям. Потом переживал, что Костя и Гена у него не совсем соответствовали живому образу. Открытки мы уже отпечатали для раздачи по ходу следования. Теперь же он взялся сделать надписи на бортах и гроте, а также нарисовать Колумба на спинакере.
– Привет, Вик, – обрадовался ему я, – сегодня рисуешь?
– Да, готов.
– Сейчас притащу парус.
– Вы только найдите место почище, – показываясь в люке, по-своему приветствовал Артур, махнув в сторону художника рукой.
– Он что, опять не в духе? – поинтересовался Викентий.
– Да, сейчас капитан «Девы» заходил, немного чёрных красок разлил, – попытался я защитить Артура. Хотя надо признать, что наш капитан несколько подустал, это было видно, и вспыхивал спичкой не только по поводу, но и без него. Понимаю. Только кто не устал?
Открытка, автор которой – волгоградский художник Виктор Манаенков
Глиняный сувенир, сделанный специально для перехода
Каким огромным кажется парус, лежащий на земле! Шелковистый и тонкий, он словно чувствует всю несуразность этого приземления. Это не его место, он старается притянуть к себе любой порывчик ветра, нервно вздрагивая и пытаясь взлететь, наполнив себя воздушным дыханием.
– Ты смотри, как живой, – не успевая заякорить тяжёлым грузом свой край спинакера, который вырывается из его рук, громко удивляется Викентий, – сопротивляется, поди ж ты.
Когда парус усмирили, художник растворился в работе. Я уже хотел оставить его в муках творчества, когда он обратился ко мне.
– Игорь, а знаешь, как я сделаю Колумба?
– Как?
– В яйце.
– Почему в яйце? Дорого яичко к пасхальному?..
– Да нет. По преданию, когда Колумб во время обеда у кардинала Мендосы рассказывал о том, как он открывал Америку, один из присутствующих решил осадить мореплавателя: «Что может быть проще, чем открыть новую землю?» В ответ на это Колумб предложил ему поставить яйцо на стол вертикально. Естественно, никто не смог этого сделать. А Колумб, разбив яйцо с одного конца, поставил его на стол. Все, конечно, запротестовали, сказав, что так смогли бы и они. На что Колумб ответил: «Разница в том, господа, что вы могли бы это сделать, а я сделал это на самом деле». С тех пор выражение «Колумбово яйцо» стало крылатым. Его употребляют, когда говорят о неожиданно простом выходе из затруднительного положения.
– Красивая история.
– Это, конечно, легенда, но она вам очень подходит. Да и символично. В яйце – Колумб, под яйцом надпись на латыни: «Ab ovo», то есть «с яйца», «с самого начала».
Вик погрузился с головой в творчество, и я покинул его, чтобы доошкурить планширь. На яхте одна работа прерывала другую. Но к этому уже все привыкли.
Неожиданно меня окликнул Сергей Слобода, всё это время стоявший невдалеке около своего бокса. Теперь он отошёл в тень деревьев и как бы приглашал меня последовать за ним, оставаясь незамеченным. Честно говоря, мне не хотелось продолжать начатый им разговор на «Аире». Он с ним опоздал месяцев на шесть. Теперь поздно.