Обратный отсчет
Шрифт:
— Значит так, — сказал он, когда подчиненные собрались вокруг. — Я эти места хорошо знаю, поэтому предлагаю действовать следующим образом: «южане» передвигаются пешим порядком по дороге, соблюдая все меры предосторожности. Ты, Ласточкин, — обернулся он к радиотелефонисту, — идешь со мной и поддерживаешь постоянную связь с «броней», которая медленно и тихо, «по приборам», ползет за нами на расстоянии трехсот метров. Если обнаруживаем какую-либо опасность, вы, спецы, — обратился он к «каскадерам», — работаете по моим целеуказаниям. Или подбираете нас, и все вместе уходим. Только таким образом. Фемиди, себ? — спросил он.
— Так точно, себ туран! — с ухмылкой ответил за всех сержант Фролов.
Осторожно ступая и ощетинившись стволами, десантники неторопливо погрузились в плотную тьму, висевшую над дорогой. Постепенно глаза начали различать окружающие предметы, идти стало легче. Позади едва слышалась воркотня двигателя «дредноута», пробиравшегося буквально на ощупь. До «Мальвины» оставалось еще с полкилометра, они вот-вот должны были миновать Царандоевскую «точку». Зная, как афганцы несут караульную службу ночью, Хантер решил схитрить.
— Ласточкин! — тихо окликнул он радиста. — Передай на «броню» — заглушить двигатели и ожидать особого распоряжения! — Он подождал, пока тот передаст сообщение.
Звук двигателя почти сразу стих.
— Фрол! — шепотом скомандовал Александр сержанту. — Забирай всех, кроме Ласточкина, — и отправляйтесь в обход поста Царандоя к «Мальвине». А мы пока осторожно разнюхаем, чем там афганские менты дышат, и догоним вас. Пароль по роте после нуля часов — цифра «7». Вперед! — вполголоса скомандовал капитан и двинулся вслед за радистом, придерживая Ласточкина за металлический горб рации.
На «точке» Царандоя было так тихо, словно там не осталось ни одной живой души. Машины стояли открытыми, ни огонька, ни голоса. Саня, держа автомат наизготовку, беззвучно обогнул одну из машин. Внезапно от руин мазанки метнулась быстрая тень.
— Дреш, шурави! — успел выкрикнуть туран, перед тем как оттуда ударила очередь из ППШ. Сумасшедшая боль в груди мгновенно погасила сознание…
В себя капитан пришел довольно быстро — он лежал навзничь, а по его груди кто-то шарил. Запах давно не мытого тела бил в нос, приводя в чувство не хуже, чем нашатырь. Приоткрыв тяжелые, как свинец, веки, Хантер увидел — рядом с ним на коленях стоял бородатый душман, торопливо обыскивавший его «лифчик». За мазанкой гулко стучали автоматы, но с той стороны, где должен был находиться Стингер, никто не отвечал.
Внезапно ему стало невообразимо, чудовищно страшно — представил, как «духи» живьем волокут в плен. Он даже физически ощутил, как на бритой голове от леденящего ужаса шевелятся несуществующие волосы. Лапы душмана продолжали рыться в его «лифчике», под которым был пришит потайной карман для «макарова», застегнутый на липучку, продублированную медицинской резинкой. Незнакомая застежка не поддавалась, но капитанский автомат был уже у «духа»…
Не раздумывая, он резким движением левой руки выхватил из ножен на поясе сахалинский «медвежатник» и всадил глинок в горло басмача. Отточенная легированная сталь легко прошла сквозь гортань и остановилась, упершись в шейные позвонки. Кровь ручьем хлынула на капитана, но он на ощупь вырвал клинок из раны и продолжал наносить удар за ударом в одну и ту же точку. Опомнился только тогда, когда почувствовал, что голова душмана отделилась от тела, и только кровь, толчками бившая из рассеченных артерий, напоминала о том, что враг еще минуту назад был живым существом.
Странная пальба вокруг нарастала, но понять, кто в кого стреляет, было невозможно. Хантер наклонился, чтобы забрать у «жмура» оружие, и едва не заорал — все тело молнией пронзила адская боль. Кевлар мягкого бронежилета выдержал удары пуль, выпущенных из ППШ, но ребра, а возможно, и грудина, были сломаны. Не теряя времени, он сделал себе инъекцию промедола в бедро. Вскоре стало немного легче — в груди что-то дрожало и похрустывало, однако боль отступила.
Рядом с убитым душманом лежал на боку Ласточкин. Приблизив ухо к его рту, капитан уловил признаки дыхания — радист был жив. Армейский бронежилет, изготовленный в Чехословакии из титановых пластин, спас парню жизнь. Отвесив пару основательных пощечин, Петренко привел его в чувство. Попутно выяснилось, что травмы Ласточкина аналогичны его собственным повреждениям: радиотелефонист не мог глубоко дышать, а небольшое ранение правого плеча — пуля чиркнула по касательной — не представляло никакой опасности для жизни. Вытащив промедол из «лифчика» радиста, Хантер ввел иглу в его предплечье, и через пару минут тот «встал на крыло».
Теперь предстояло выяснить, кто и зачем ведет огонь в непроглядной тьме. За мазанкой работали пара-тройка старых «калашей» калибра 7,62 и тарахтел допотопный ППШ, а вот со стороны дороги были слышны снайперская винтовка, автомат и ручной пулемет калибра 5,45, затем послышался тугой плевок подствольника. Теперь сомнений не оставалось — за мазанками залегли душманы, а из-за дороги им отвечали Фролов и десантники, которые ушли вперед вместе с ним.
— Слушай сюда, Ласточкин, — скомандовал Хантер. — Сейчас мы с тобой забросаем эту погань за мазанкой гранатами. И сразу вызывай сюда «броню». Ясно?
— Так точно, товарищ капитан! — Из-за травмы голос радиотелефониста так изменился, что напоминал теперь голос Леонида Утесова. — Моментом! — Он выложил гранаты на землю.
— Выдергивай чеку, раскрывай ладонь, считай про себя: «Пятьсот один, пятьсот два» — и бросай одновременно со мной, врубился? — спросил Петренко у радиста и, не дожидаясь ответа, перекинул «подарки» за мазанку.
Ласточкин проделал все в точности, как и было сказано, но слегка передержал одну из гранат. Три взрыва громыхнули за стеной, а четвертая граната рванула еще в воздухе. Последовал упругий толчок воздушной волны, завизжали осколки, рикошетируя от каски капитана с такой силой, что он не устоял на ногах и рухнул на землю. Такой же удар отправил в нокдаун и Ласточкина. Уже падая, Хантер получил такой силы удар по руке, что выпустил автомат.
— Подъем, чего разлегся! — Он мгновенно вскочил, подхватил оружие и со зла пнул ногой радиста. — Сказано же тебе: «Пятьсот один, пятьсот два», а ты что?! Какие у тебя гранаты, ты хоть помнишь?
— Эргэдэшки… — виновато просипел Ласточкин своим «утесовским» голосом. — «Феньками» у нас в батальоне только Шекор-туран увлекается…
— Нашел время трындеть! — окончательно разъярился Хантер. — Это наше с тобой счастье, что у тебя не «феньки», иначе нас бы уже архангелы по небу катали! Давай, вызывай броню!
— Фрол! — закричал Петренко, чувствуя, как в груди все хрипит и мало-помалу поднимает голову боль. — Слышишь меня? Это я, капитан Петренко! Дуйте сюда, мы тут «духов» посекли в окрошку!
— Вы, что ли, живы, товарищ капитан?! — изумился сержант. — А мы уже решили, что вас того…
— «Духи» сразу не въехали, что мы в бронежилетах! Ну а мы, понимаешь, неожиданно очухались…
Прикатил БТР, подбежали бойцы. Вместе начали обследовать «точку» Царандоя. Результаты осмотра оказались плачевными — всю заставу вырезали ножами без единого выстрела. Афганские милиционеры, восемнадцать человек, погибли от душманских клинков, абсолютное большинство — во сне. «Духи» забрали практически все оружие, а пятеро ихваней остались на «точке» в засаде. На них-то и напоролись Петренко с радистом. Исчез также и вездеход ЗИЛ-157 — легендарный «Захар», непревзойденный мастер борьбы с бездорожьем.