Обратный отсчет
Шрифт:
Подняв резиновый жгут, валявшийся возле раненого, Хантер наложил его на детскую ножку и перетянул, окончательно остановив кровотечение. Перевязать рану оказалось нечем — ни одного индивидуального пакета под рукой. Отстегнув магазин от «окурка», он забрал у Адлера и гранату — его собственный боезапас закончился, несмотря на то что в каком-нибудь метре над головой, в кунге, находился целый арсенал.
Огонь «духов» тем не менее продолжался. Отсюда, из-под колес, старший лейтенант мог видеть, как лениво горят окутанные черным дымом «наливники» и отстреливаются из своих укрытий военнослужащие поредевшей колонны. Впрочем, и «духи», не то понеся солидные потери, не то очухавшись от действия наркотика, уже не казались
Осторожно постреливая одиночными и перемещаясь от колеса к колесу, Хантер смог оценить их тактику. Вначале «духи» прошивали емкость несколькими трассирующими пулями, в результате топливо в цистерне загоралось. Затем опытные «охотники за цистернами» выжидали несколько минут, чтобы цистерна разогрелась до соответствующей температуры. Тогда из «зеленки» раздавался гранатометный выстрел, цистерна взлетала на воздух, пламя заслоняло полнеба.
Несмотря на то что интенсивность боя начинала падать, Хантеру показалось, словно длится он уже много часов. Только когда вдали послышались характерные звуки двигателей «вертушек» и звенящее эхо лопастей, рассекающих воздух, он взглянул на часы — с момента первых выстрелов прошел час с небольшим. Вертолеты приближались, послышались разрывы НУРСов [103] — и звучали они как музыка, от которой все поет внутри и хочется пуститься в пляс. Только тогда он почувствовал, какая чудовищная жара стоит под раскалившимся на солнце КрАЗом, а вместе с этим — иссушающую жажду и усталость…
103
НУРС — неуправляемый реактивный снаряд, простейшая ракета с боевой частью с взрывателем и хвостовым оперением.
Как только вертушки зашли на штурмовку, «духи» немедленно отступили, а с двух сторон на помощь разбитой колонне уже подходили советские и афганские войска. На ближайшую высотку из вертолетов высадилась группа десантников, взяв под прицел окрестности; деловитые и невозмутимые, как удавы, комендачи [104] принялись налаживать дорожное движение. Выбравшись на четвереньках на свет божий из-под спасительного КрАЗа, Хантер вытащил «своих» раненых — Адлера и афганскую сироту. Оба были без сознания.
104
Бойцы дорожной комендатуры (армейский сленг).
Среди мешанины изувеченной и уцелевшей техники суетились военные медики, подбирая тяжело раненных и оказывая первую помощь «легким» и контуженным. К старлею тут же бросилась женщина — прапорщик медицинской службы — вместе с солдатиком-санитаром, и, как ни странно, он узнал ее — именно она осматривала его на ПКП армии на пакистанской границе в апреле. Петренко так и не понял, чего от него хотят, и тут же перенаправил медиков к «своим». Чуть позже сообразил, в чем дело, — он был с ног до головы забрызган кровью Адлера и застреленного в упор гази.
Когда раненых забрали, старлей с трудом присел на чью-то бесхозную каску, ему внезапно стало худо — руки и ноги противно подергивались, каждая клеточка тела мелко дрожала.
«Раньше за мной такого не водилось, — мутно подумал старлей. — Должно быть, сказывается нервное напряжение…»
Это было лишь частью правды. Раньше он всегда воевал бок о бок со своими подчиненными и друзьями, чувствовал их поддержку, готовность к взаимовыручке и любым поворотам военной судьбы. Теперь он оказался один на один с собой; мало того, он расслабился после «ста медовых часов», а долгая дорога в составе колонны, безопасность которой обеспечивал кто-то другой, усыпила его бдительность. Потому и «пропустил удар», как говорят спортивные комментаторы. Стыд за испытанные унижение и страх, когда под прицелом душманского гранатомета не смог добраться до собственного автомата, разъедал душу укусом, крепатура продолжала блуждать по всему телу, руки и ноги не желали слушаться.
Все так же сидя, старший лейтенант отыскал в кармане комбеза сигареты, спички и с третьей попытки прикурил, но из-за дрожи в пальцах сломал сигарету и со злостью отшвырнул ее в сторону. Неожиданно из-под обломков сгоревшей барбухайки выполз дравар — ее недавний водитель. Выглядел афганец, прямо скажем, неважно — весь в саже, местами в ожогах, залитый собственной, уже свернувшейся и запекшейся кровью, — пуля чиркнула ему по голове. Вытащив из кармана кисет, набитый смесью чарса с табаком, дравар протянул шурави — мол, угощайся! Тот устало покачал головой, но не отказался, а показал жестом — закуривай сам, потом оставишь мне.
Эти молчаливые переговоры двух мужчин, абсолютно разных по языку, укладу жизни, воспитанию и социальному статусу, были бы невозможны в другое время и при иных обстоятельствах. Но сейчас оба прекрасно понимали друг друга без слов. Со второй или третьей попытки афганец кое-как свернул самокрутку, но прикурить ему, так же как и старлею, не давали трясущиеся руки.
Глядя, как глубоко и жадно затягивается афганский водила, Хантер вдруг почувствовал, что горло словно наждаком продрало от лютой жажды. В кабине — он помнил — оставались фляги с водой. Старлей поднялся и полез наверх, оставив афганца наедине с «козьей ногой». Из трех фляг уцелела одна — остальные оказались простреленными. Прихватив уцелевшую, старлей вернулся на пыльную раскаленную трассу.
Афганец сидел по-восточному на окровавленном щербатом асфальтобетоне, размеренно попыхивая. Лицо выражало полный покой и умиротворение, и Хантер даже позавидовал: его до сих пор продолжало дергать. Неожиданно дравар открыл глаза и протянул самокрутку. Старлей снова опустился на каску, левой рукой принял дар афганца, глубоко затянулся и одновременно протянул флягу с водой. Тот взглянул на шурави с благодарностью, отвинтил крышку и отпил, но совсем немного — люди в этих краях знают истинную цену воде…
Никогда в жизни старшему лейтенанту Петренко не доводилось пробовать никаких наркотиков, не считая обезболивающих и наркоза в госпитале. Да он и не ждал от чарса чего-то особенного — опустошенная и смертельно уставшая после боя душа желала только покоя и тишины.
Ничего особенного и не произошло — солнце, горы, «зеленка», разбитые и обгоревшие машины, трупы — все осталось на местах. Во рту появился привкус полыни, язык стал тяжеловатым и словно огрубел, в голове как будто задул свежий ветерок с гор, охлаждая голову, а все посторонние звуки как бы отодвинулись и стали тише.
Никаких глюков. Так они и сидели бок о бок с молчаливым водителем сгоревшей барбухайки, обмениваясь нехитрыми дарами: вода в обмен на затяжку, потом наоборот, понимая друг друга без единого слова. Минут через пятнадцать обоим полегчало — крепатура исчезла, движения утратили судорожность, дыхание выровнялось. Пожав друг другу руки, оба поднялись и разошлись по своим делам: старлей — осматривать КрАЗ, на котором остался за хозяина, а дравар… Аллах его знает, какие у него теперь дела…
Толком осмотреть спасшую ему жизнь машину Хантер не успел. К месту побоища прибыло свежее мотострелковое подразделение из Баграмской дивизии. «Махре» предстояло прочесать местность, на которой разгромили колонну, а заодно обследовать пропасть, куда рухнули тягач с БМП.