Обреченный на любовь
Шрифт:
– Не знаю. А ты как? В стриптиз-театрах играла?
Она улыбнулась. Посмотрела строго-внимательно. Как учительница на своего ученика.
– Пока не вышла замуж. – Она снова взглянула на Виту. – Странно! Что здесь делает эта дама? Я ее не помню. С какой стати она в моем сне? – Она перевела подозрительные глаза на Калинова. – Ты ее знаешь?
– Да, это моя жена. Первая.
Флой закусила губу:
– Так может, это твой сон?
– Вряд ли… Скорее, это ее сон.
– Вот как! – Флой нахмурилась. – Но я не хочу быть во сне у незнакомой женщины.
– Она
– А-а-а… Та рыженькая серая мышка? Выходит, она тебя все-таки окрутила?
– Попрошу потише! – сказал Клод. – Начинаем.
Все уставились в костер. Калинов смотрел на Виту. Флой с раздражением прошептала:
– Какой смысл?.. Если это ее сон, то и победить должен ее дэй-дрим.
Калинов встал и, пристально глядя на Виту, спросил:
– Может, не стоит?
Тинэйджеры превратились в статуи, в фигуры из музея мадам Тюссо. Джос и Медовик переглянулись и удалились от костра, растворились в полутьме.
– Зачем ты меня мучаешь? – спросил Калинов.
Вита удивилась, потом, глядя на потрескивающие сучья, спросила тихо:
– Разве Я тебя мучаю?
– Зачем ты меня здесь держишь?
– Разве Я тебя сюда звала. Ты пришел сам.
– Но я пришел за тобой.
– Вот как? – Она подняла голову. Взгляд зеленых глаз пронзил его насквозь. – Разве Я тебе нужна?
Ты мне нужна, хотел сказать Калинов. И не смог: зеленые глаза выворачивали душу наизнанку. И только когда Вита отвернулась, он сумел выпалить:
– Конечно нужна! И мне, и Марине, и детям.
Она снова посмотрела на него, но на этот раз глаза ее были какими-то мутными, словно подернутыми дымкой.
– Да, Марине и детям я нужна. Тебе – вряд ли. – Она оглянулась по сторонам, словно кого-то искала. – Я думаю, его самое время выпускать. Больше ему здесь делать нечего.
Из полутьмы вывернулись Джос и Медовик, снова устроились в кругу. Зашевелились и тинэйджеры. Загомонили, подняли головы, равнодушными глазами поглядели на Калинова. В них не было ненависти, но не было и любви. И потому Калинов не удивился, когда вокруг начал сгущаться такой забытый и такой знакомый серый туман.
И тут мысли Калинова рванулись вперед. Они стремительно заскользили, по прошлому, настоящему, будущему… И будущее без Виты было странным, незаконченным, начиненным виной и бесчестьем. И были там обида и ненависть детей, насмешки знакомых, презрение Марины. И сам он был там, какой-то ненормальный – то ли без головы, то ли без сердца, то ли без чувств… А может, и без самой жизни. В любом случае, ничего хорошего его в таком будущем не ждало.
А мысль скользила дальше. И наконец открылась бездна, в которой не было ничего – ни прошлого, ни настоящего, ни будущего. И вот тут-то жизни он не видел абсолютно точно. Бездна была такова, что в ней исчезала не только его жизнь. Вместе с ним туда проваливалась и Земля, и Солнце, и все Внеземелье. В бездне не было ничего, даже вакуума, и Калинов оторопел.
Это не смерть, понял он, потому что смерть – продолжение жизни, только другими путями. Это не смерть, понял он, это
– Мне рано уходить, – произнес вслух Калинов.
И серый туман рассеялся, превратился в полутьму. Калинов снова был в той же пещере, только не было тут теперь музея восковых фигур. Не было и живых тинэйджеров. Как не было и Виты. У костра сидели Джос и Медовик, смотрели в огонь, разговаривали. Калинова они не видели: полутьма у стены прекрасно маскировала его. Калинов осторожно сел на землю и стал слушать.
– Может быть, он все-таки не тот? – говорил Медовик.
– Мы не могли ошибиться, – отвечал Джос.
– Но ты же видишь – связь оборвалась!
– Однако я не теряю надежды на ее восстановление… Мы изменили тактику. Посмотрим на результаты.
– И все-таки по расчетам связь не должна была обрываться.
– Милый, он же человек. Их судьбы никогда нельзя сделать полностью фатальными. Всегда остается разброс реакций. – Джос наклонился, пошевелил горящие сучья. – Честно говоря, надоела мне эта шкура. Все время приходится контролировать процессы управления… Ты на Земле когда-нибудь ходил по краю пропасти?
– Нет, там, где я жил, была равнина.
– Ну, у нас, честно говоря, настоящих гор тоже не было. Точнее будет сказать – ходить над обрывом.
– По краю оврагов я ходил. – Медовик мечтательно улыбнулся. – И по деревьям лазил, когда бортничал.
Джос поморщился:
– Помнишь, когда стоишь на краю обрыва, появляется такое странное ощущение… Кажется, взял бы и шагнул в пустоту… Аж мышцы от желания сводит.
Медовик покивал.
– Вот у меня такие же ощущения с оболочкой, – продолжал Джос. – Так и хочется взять и перестать управлять телом. И посмотреть, что будет…
– Нос расквасишь, вот и все. Больше ничего не будет.
– Нет, ты до конца не понимаешь. – Джос покачал головой. – Все-таки людьми мы были слишком разными.
– Разумеется… Тебя вся Земля знает, а кому известен медосборщик с берегов Ильменя. Большинство и названия-то такого никогда не слышали!
– Ладно, – сказал Джос, – оставим эту тему. Человеческие тела пробуждают в нас человеческие эмоции. Этак, еще немного, и меня потянет в постель к живой женщине… Как думаешь, он надолго ушел?