Обреченный на любовь
Шрифт:
О Боже, сказал себе Калинов. Ты забыл, как выглядит сейчас твоя собственная жена. Теперь перед тобой все время будут эти двое. И неизвестно еще, чье желание их материализовало. Может быть, твое. И только твое!
Они смотрели на него серьезными зелеными глазами, источавшими любовь и обожание.
– Зачем вы остались со мной ночью?
– Ты муж, – сказала горничная.
– И ты хотел этого, – добавила официантка. – Разве можно было отказаться?
Калинов огляделся. Тепло, хорошо, за канавой травка сухая, мягкая.
А может, ЭТО и
Он подхватил на руки горничную. Она закрыла глаза. Он перешагнул канаву и положил девушку на зеленый ковер. Потом шагнул обратно, подхватил вторую. Она глаз не закрыла. Он положил официантку рядом с горничной и начал расстегивать пуговицы ее белой блузки.
Как ни удивительно, но ключик сработал. Во всяком случае, когда чаша любви была снова испита на троих, Калинов пожелал. Тут же девочки исчезли, а вокруг него сгустился серый туман, и Калинов обнаружил себя в знакомой джамп-кабине. Карманы комбинезона оттопыривались оружием и приборами – приятная, слегка забытая за дни метаний тяжесть. Он снял с головы защитный шлем и вышел из кабины.
Милбери оказался на месте. Удивленно посмотрел на шефа.
– Как это вы разбежались с Довгошеем?
Калинов развел руками.
– Он пошел к себе, – сказал Милбери.
Калинов опешил:
– Подожди-ка… А какой сегодня день?
Теперь опешил Милбери:
– Как это – какой день? Что с тобой, шеф? – Тут он заметил щетину на щеках Калинова, присвистнул: – Это что же получается?..
– Когда мы с Довгошеем отправились на задание? – оборвал его Калинов.
– Думаю, минут пятнадцать назад… Во всяком случае, и десяти минут не прошло, как Довгошей явился ко мне и доложил, что вы прыгнули, а он по неизвестной причине застрял.
Калинов плюхнулся в кресло, грохнул на пол шлем и облегченно вздохнул:
– Ну и слава Богу!
Однако, это что-то новое, подумал он. В Дримленде, помнится, время текло синхронно с земным.
– Куда тебя занесло? – спросил Милбери.
– Вряд ли я смогу объяснить…
– А почему Довгошей остался?
– Черт его знает! Похоже, туда пускают только меня…
– Дело «Нахтигаль» за номером два?
Калинов откровенно пожал плечами, потом сказал:
– Крылова, кажется, туда тоже пускают. Если не он и является главнокомандующим…
– Может, его все-таки задержать? – Милбери покусал сустав большого пальца на правой руке. – Чтоб не путался у тебя под ногами. По закону, на сорок восемь часов.
– Не надо, он должен играть свою роль. К тому же, ты его просто не найдешь.
– Найду! – сказал Милбери. – Я его под землей достану!
– Рэн! – проникновенно сказал Калинов. – Угомонись! И не ломай голову! Я ничего не могу тебе объяснить. Этим делом занимаюсь я один – и никто больше! Считай это приказом! В конце концов нынешнее дело можно расценивать как мое личное.
– Ничего себе! – В голосе Милбери зазвучала злость. – Похищение жены у работника твоего ранга… А впрочем, как знаешь!
Посидели,
– Ну ладно, мне надо возвращаться. Послушай… Если я к вечеру не вернусь… Хотя сомневаюсь, но мало ли… Ты успокой моих, наври им чего-нибудь.
– Не волнуйся, не в первый раз! – Милбери критически осмотрел снаряжение Калинова. – Ты оружие-то взял бы помощнее.
– Обязательно. – Калинов поднял с пола шлем и вышел.
Зайдя к себе в кабинет, он выгрузил из карманов весь свой арсенал, достал из ящика стола тюбик крема «Цирюльник» и свел трехдневную щетину со щек и подбородка.
На этот раз он очутился прямо в седле своего коня. Каурый мчался куда-то по обширному лугу. Во всяком случае, трава виднелась сквозь амбразуры металлического горшка, надетого на голову Калинова. Он тут же остановил каурого и снял горшок.
Снимать пришлось правой рукой, потому что левой что-то мешало. Горшок оказался старинным рыцарским шлемом. И сразу стало понятно, что мешает левой руке. На руку был надет щит с незнакомым гербом. Но вензель[18] над гербом был очень знаком: сам рисовал, когда-то в детстве.
Он продолжал осмотр. Справа на поясе висел меч. Да и все тело было упаковано в доспехи, громоздкие, тяжелые, непривычные.
О Господи, подумал он, это еще зачем? Чья это дикая фантазия? Я в роли средневекового рыцаря!.. Впрочем, назвался груздем – полезай в кузов!
Он вернул шлем на голову, тронул поводья, и каурый снова потрусил по лугу.
Чего-то в жизни явно не хватало. Минут через пятнадцать неторопливой езды Калинов понял – чего. Перед глазами не светила «Вифлеемская звезда». Может быть, ее отсутствие и не имело никакого значения, но луг был бесконечен и одинаков во всех направлениях.
Калинов остановил коня, заставил его крутиться на месте. Звезды не было.
После некоторых размышлений Калинов произнес в пространство:
– Я был неправ. Я глуп и самонадеян!
Звезда тут же замаячила в амбразурах, и Калинов пустил каурого вскачь. Сразу возникла дорога, по ее обочинам потянулись ряды деревьев. Скачка длилась минут пятнадцать, а потом стена леса впереди, в которую, казалось бы, упиралась дорога, подсказала, что впереди поворот. «Вифлеемская звезда» вдруг ожила, скользнула за деревья, и из-за поворота донеслось злобное карканье. Повеяло ледяным неуютом.
Калинов пустил каурого шагом, поправил на голове шлем, взял в правую руку меч, закрыл грудь щитом. Конь с опущенными поводьями дошагал до поворота.
Звезда снова висела над дорогой, неподвижная и равнодушная.
На обочине ничком лежал человек в рыцарских доспехах, затылок его был залит кровью, искореженный шлем валялся в придорожной канаве. Над мертвецом, на суку незнакомого корявого дерева сидел огромный черный ворон, косил на Калинова желтым кошачьим глазом. Ворон разинул клюв и огласил лес громовым звуком, мало похожим на карканье. Спина Калинова покрылась мурашками. Он подъехал к мертвецу, остановил коня. Каурый захрапел, попятился.