Общественное порицание (сборник)
Шрифт:
— А как же ты вернулся? — прошептала Дебби.
— Ты меня вернула, — ответил Леверетти. — Когда споткнулась и прошла сквозь это в первый раз.
— Сквозь складку. — пробубнила Дебби.
— Сквозь складку, — повторил Леверетти. — Это высвободило меня, и я вернулся — телесно. Но душой я уже был здесь чужим.
— И я тоже, — сказала Дебби.
Они поглядели друг на друга, проникновенно и долго, их руки соприкоснулись и сжали друг друга. Дебби ощутила в сердце теплое чувство родства и понимания; на лице Леверетти разгладились горестные складки.
— А нельзя ли нам еще раз пройти сквозь это и уйти куда-нибудь отсюда? — спросила Дебби.
— Нет, — ответил Леверетти. — Складка исчезла. Я как раз иду оттуда, с того самого места. Или складка то появляется, то исчезает, или же Нечто отыскало ее и разгладило. Нам надо найти место для себя здесь… или, если ты предпочитаешь, в другой колонии.
Его рука успокаивающе покоилась на ее руке.
— Но где была я? — спросила Дебби. — Где был тот дом и те стены?
— Может быть, здесь, но в другом Когда, — ответил Леверетти. — А может, другое Где, но в этом Теперь. Как бы то там ни было…
— Я была там, — сказала Дебби, — и ты мне веришь!
— Ты была там, — кивнул Леверетти, — и я верю тебе.
Стиви Аллен
Общественное порицание
В тот день 9 сентября 1978 года * небо было затянуто облаками, и в толпе, что волновалась у стен стадиона, люди глядели вверх, а потом косились на своих соседей и говорили:
— Надеюсь, дождя не будет…
Прогноз, переданный по телевидению, обещал легкую облачность без осадков. Было тепло. Потоки людей выливались из подземки, двигались от остановок автобусов и автомобильных стоянок, заполняли пространство у стадиона. Подобно цепочкам муравьев, они проходили через турникеты, подымались по лестницам, расползались по трибунам, спускались по проходам.
*
Рассказ написан в 1955 году.
Шарканье ног, смех и суета, влажные от возбуждения ладони… Толпа заполняла бетонную чашу. Некоторые забегали в туалеты, другие запасались поп-корном и кока-колой, третьи принимали из рук одетых в униформу служащих бесплатные программки.
В этот особенный день вход был бесплатный. Билетов не продавали. Просто в газетах и по телевидению дали объявление, и на него откликнулись 65 000 человек.
Конечно, газеты уже несколько недель предполагали, что это должно случиться. Во время всего процесса, даже когда еще только избирался состав присяжных, репортеры туманно намекали на неизбежный исход. Но официально объявили только вчера. Телевизионная сеть слегка опередила газетчиков. В шесть часов вечера Представитель правительства сделал пятиминутное заявление с экранов телевизоров по всей стране.
— Мы все с большим вниманием следили, — сказал Представитель, одетый в серый костюм с двубортным пиджаком, гармонирующим с его исполненным достоинства обликом, — за ходом процесса профессора Кеттриджа. Сегодня утром присяжные вынесли вердикт виновности. Этот вердикт в течение часа был подтвержден Верховным Судом, и в целях экономии времени Белый дом решил сделать обычное срочное официальное заявление. Завтра состоится Общественное Порицание. Время — 2:30 пополудни. Место — Янки-стадион в Нью-Йорке. Будет искренне приветствоваться ваше участие. Те, кто живет в Нью-Йорке…
Представитель продолжал дальше, уточняя детали, и нынешним утром ранние выпуски газет пестрели обычными в таких случаях снимками с подписями типа: «Пара из Бронкса — самая первая», «Студенты прождали всю ночь, чтобы увидеть Порицание», «Ранние пташки»…
К половине второго на стадионе не осталось ни одного свободного места, люди стали заполнять немногочисленные проходы. Специальные отряды полиции перекрывали входы, был отдан приказ блокировать близлежащие улицы и прекратить доступ к стадиону. Разносчики шныряли в толпе, продавая холодное пиво и сосиски с булочками.
Фредерик Трауб сидел почти в центре западного сектора и с интересом разглядывая деревянный помост в середине поля, казавшийся раза в два больше ринга для профессионального бокса. В центре его было небольшое возвышение, на котором стоял простой деревянный стул.
Слева от него размещались несколько стульев для должностных лиц. На краю помоста, так сказать, у рампы, находилось подобие амвона с несколькими микрофонами. С помоста свисали знамена и флажки.
Толпа начинала зловеще гудеть.
В две минуты третьего из туннеля, ведущего к раздевалкам, вышла небольшая группа людей. Толпа зажужжала еще громче, затем разразилась аплодисментами. Люди осторожно вскарабкались по ступенькам деревянной лесенки, кучкой промаршировали по платформе и уселись на расставленные для них стулья. Трауб оглянулся по сторонам и с интересом отметил, что высоко вверху, в ложе для прессы, загорелся мигающий красный свет телевизионных камер.
— Замечательно, — сказал Трауб мягко своему компаньону.
— Еще бы, — ответил тот. — И эффектно.
— Я думаю, что это правильно, — сказал Трауб. — Но для меня выглядит немного странно. У нас этого нет.
— Потому и интересно, — сказал компаньон.
Трауб на какое-то время прислушался к голосам вокруг него. К его удивлению никто не упоминал о предстоящем деле. Обсуждали бейсбол, фильмы, погоду, сплетни, личные дела — тысяча и одна тема, кроме самого главного. Как будто все по молчаливому уговору старались не упоминать о Порицании.
Раздумья Трауба были прерваны голосом его приятеля.
— Ты как настроен? Будешь в форме, когда мы приступим к делу? А то я тут видел таких, которые в решающий миг раскисали…
— Я буду в порядке, — заверил Трауб. Затем покачал головой. — Но все же не верится.
— Ты о чем?
— Ну вообще, о всей этой штуке. Как это началось? Как вы обнаружили, что это возможно?
— А черт его знает, — ответил приятель. — Мне кажется, что тот парень из Гарвадского университета первый натолкнулся на мысль. Конечно, и до него многие думали о связи мысли и материи. Но этот парень первый научно доказал, что на материальные вещи можно воздействовать с помощью мысли.