Общественное порицание (сборник)
Шрифт:
— Небось сначала па игральных костях тренировался, — заметил Трауб.
— Да, угадал. Для начала он отыскал парней, которые наловчились по дюжине раз подряд выбрасывать шестерку. И действительно могли управлять костью, пока она падала. После уж он открыл, в чем тут дело, и секрет оказался простым. Те мужики, что управляли костью, были просто-напросто людьми, которые думали, что они это могут.
Потом как-то они собрали в аудитории 2000 человек и заставили их сконцентрироваться на мысли, что кость должна выпасть определенным образом. И она у них так и падала. Если хорошенько поразмыслить, то все это совершенно естественно. Если одна лошадь может протащить какой-то груз на определенное расстояние с определенной скоростью, то десять лошадей, протащат его дальше и быстрее. У них получилось, что кость падала так, как им хотелось, в 80% случаев.
— А когда они впервые заменили кость живым организмом? — спросил Трауб.
— Чтоб я сдох, если знаю, — ответил приятель. — Кажется, несколько лет назад, и правительство вроде бы поначалу решило прикрыть это дело. Вроде были какие-то нелады с церковью. Но потом они сообразили, что поздно…
— А что, сегодня необычно много народу или нормально?
— Для политического преступника нормально. Если взять насильника или убийцу, то больше 20—30 тысяч не соберешь. Народ ко всему привык, его просто не раскачать.
Из-за туч выглянуло солнце, и Трауб молча следил, как большие, похожие на географическую карту, тени скользили по траве.
— Теплеет, — сказал кто-то. — Кажется, денек будет на славу.
— Это точно, — согласился другой.
Трауб наклонился и принялся завязывать развязавшийся шнурок, а в следующую секунду вздрогнул от утробного рева толпы. Пол завибрировал.
Через поле по направлению к помосту шли три человека. Двое — чуть позади третьего, который двигался неуверенной походкой с опущенной головой.
Трауб глядел на понурую, ковыляющую по траве фигуру, на ее непокрытую лысую голову, и неожиданно для себя ощутил какую-то слабость и легкую тошноту.
Казалось, прошла целая вечность, пока два стражника втащили осужденного на помост и подтолкнули его к стулу.
Когда осужденный уселся на свое место, толпа снова взревела. Высокий представительный мужчина шагнул к амвону и прочистил горло (микрофоны разнесли звук по всему стадиону). Затем он поднял руку, требуя тишины.
— Ладно, — сказал он, — ладно…
Людское скопище медленно успокоилось. Наступила тишина. Трауб крепко сцепил пальцы рук. Ему стало немного стыдно.
— Ладно, — повторил человек. — Добрый день, леди и джентльмены. От имени президента Соединенных Штатов я приветствую вас на очередном Общественном Порицании. Как вам известно, сегодня ваш гнев будет направлен против человека, которого правосудие Соединенных Штатов признало вчера виновным, против профессора Артура Кеттриджа!
При этом имени толпа издала звук, похожий на рычание пробуждающегося вулкана. Из центральных трибун было брошено несколько бутылок, но они не долетели до осужденного.
— Через минуту мы начнем, — сказал спикер, — но сначала я хочу представить вам Преподобного Чарльза Фуллера из Церкви. Воскресения, что на Парк Авеню. Он прочитает молитву.
Вперед выступил маленький человечек в очках, встал у микрофона на место предыдущего оратора, закрыл глаза и откинул голову назад.
— Отец наш Небесный, — сказал он, — тот, кому мы обязаны всеми благодатями сей жизни, к Тебе мы взываем — даруй нам силы действовать согласно правосудию и в духе истины. Мы молим Тебя, о Господи, даруй нам веру в то, что дело, кое мы намерены совершить сегодня, является Твоим делом и что все мы лишь скромные исполнители Твоей божественной воли. Ибо сказано: плата за грех — смерть. Загляни глубоко в сердце этого человека, чтобы найти там зерно раскаянья, если таковое там есть, а если нет, то высади его там, о Боже, в Своей доброте и Своем милосердии.
Последовало непродолжительное молчание, затем преподобный Фуллер кашлянул и сказал:
— Аминь.
Толпа, притихшая во время молитвы, снова загудела, когда стала усаживаться.
К микрофонам подошел первый спикер.
— Ну, так, — сказал он. — Вы знаете, какое дело нам предстоит, и вы знаете, почему нам надо его сделать?
— Да, — завопили тысячи голосов.
— Тогда к делу. На этот раз я рад представить вам одного великого американца, который, как говаривали в старину, не нуждается в представлении. Недавний президент Гарвадского университета, а нынче советник государственного секретаря, леди и джентльмены, доктор Говард С. Уэлтмер!
Шквал аплодисментов всколыхнул воздух над стадионом.
Доктор Уэлтмер выступил вперед, обменялся рукопожатием со спикером и поправил микрофон.
— Благодарю, — сказал он. — А теперь не будем терять времени, ибо то, что нам предстоит сделать, если мы хотим, чтобы все было как надо, потребует от нас много энергии и всей нашей способности к концентрации.
— Я прошу вас, — продолжал он, — не отвлекаться и сосредоточить внимание на человеке, который сидит на стуле слева от меня, на человеке, который, по-моему, является самым гнусным преступником нашего времени — на профессоре Артуре Кеттридже.
Толпа испустила пронзительный рев.
— Я прошу вас, — сказал Уэлтмер, — подняться. То есть пусть каждый встанет. Мне сейчас нужен каждый из вас… Я вижу, у нас тут сегодня почти 70 тысяч… Мне нужно, чтобы каждый из вас прямо посмотрел на этого изверга в человеческом обличье, на Кеттриджа. Покажите ему, какой чудесной силой вы обладаете, силой, таящейся в глубине ваших эмоциональных резервуаров, продемонстрируйте ему все ваше презрение, всю вашу ненависть, пусть знает, что он злодей, хуже убийцы, что он предатель, что его никто не любит, и он не нужен ни одной живой душе во всей Вселенной. Презирайте его с жаром, превосходящим солнечный.
Люди вокруг Трауба потрясали кулаками. Их глаза сузились: кончики губ опустились, суровые складки прорезали лбы. Какая-то женщина упала в обморок.
— Давайте, — кричал Уэлтмер, — вы чувствуете это!
Трауб с ужасом ощутил, что под действием этих заклинаний кровь быстрее заструилась в его жилах, сердце неистово колотилось. Он почувствовал нарастающий в нем гнев. Он знал, что ничего не имеет против Кеттриджа. Но он не смог бы отрицать, что уже начинает ненавидеть его.
— Во имя ваших матерей! — кричал Уэлтмер. — Во имя будущего ваших детей, во имя любви к родине! Я требую от вас, чтобы вы излили свою силу в презрении. Я хочу, чтобы вы стали свирепыми, такими яростными, как звери в джунглях, когда они защищают свои дома. Вы ненавидите этого человека?