Обучение Элис Уэллс
Шрифт:
Тео улыбается и ерошит волосы. Его лицо заливается краской.
— Все нормально, ничего не сломалось. — Он спешно наклоняется вперед и тянет фейдер — тот с легкостью поддается. — И видишь? Мы его починили. Методом проб и ошибок.
Он подмигивает мне, и я таю. Моя кровь будто закипает, я хватаю сумку и мчусь к двери.
— Извини! — выкрикиваю и убегаю.
Только когда мои смущенные ноги переносят меня через весь кампус к родной безопасной кроватке, я падаю на нее и снова начинаю нормально дышать. Что сейчас произошло? Я выбежала из кабинки как испуганный ребенок, даже ничего не объяснив. Такое поведение наверняка озадачило Тео, и если я не перестану ему нравиться, то это будет чудом. Грейс никогда бы так не сбежала. Она бы остроумно его
Румянец вспыхивает с новой силой и расползается по всему телу. Моя одежда еще хранит на себе запах Тео. Он был таким теплым и крепким. Если закрою глаза, то смогу воспроизвести в памяти каждый мускул в его руках и ощущение его тела подо мной…
Вся разгоряченная и смущенная, я вырываюсь из объятий странной фантазии. Что я творю? Зачем предаюсь мечтам о парне, в которого влюблена? Сажусь за стол и пытаюсь отвлечь себя учебой, но мысли о Тео не дают мне покоя. Наконец, прибегая к последней отчаянной попытке выкинуть его из головы, я достаю свой дневник со стихами.
Обычно я не занимаюсь поэзией. После того, как отца арестовали, мама называла это пустой тратой времени и сжигала все тетради, в которых находила мое творчество. Тогда я научилась прятать стихи иначе: на внутренней стороне обложки учебников, на клочках бумаги в карманах, на стенах в школьном туалете, чего мама точно бы не одобрила. Но там я писала аккуратно, а спустя пару недель всегда возвращалась и все стирала. Это был осознанный риск, ведь мне оставили так мало безопасных мест, где можно держать мою тайную страсть в секрете.
Твердо решив показать все свои способности в первом семестре, я отложила поэзию в сторону ради усердной учебы. Ничего не изменилось, но я поймала себя на том, что на полях записываю случайные рифмы, слова, которые складываются в единый стих.
Мягкая и теплая скорая весна,
Распускаются цветы из семян добра.
Золотой орел, король сердец и умов, разрезает воздух,
А под ним воробей с раненым крылом.
И создает он клетку из когтей своих: крепкую, надежную,
Дабы сломленное исцелилось.
Дописав, я морщусь от осознания, что под орлом подразумеваю Тео, а под воробьем — себя. Почему я написала, что у меня ранено крыло? Сама не могу ответить на этот вопрос, и меня беспокоит то, что мой хорошо организованный ум не способен дать немедленного ответа, особенно на этот вопрос. Я закрываю дневник со своими стихами. Обложка черная, с фиолетовыми вставками и замочком. Запираю его и прячу ключ на тонкой цепочке обратно под блузку.
Пора ложиться спать, Шарлотта неизвестно где. Она пробормотала что-то о вечеринке и смылась, но обычно к этому времени подруга уже возвращалась. Еще я видела, как она писала некому Нейту, поэтому смею предположить, что сейчас они развлекаются вместе. Я рада, что она нашла того, кто ей нравится, но в то же время завидую. Вот бы мне было так же легко знакомиться с парнями, как Шарлотте. Быть может, тогда у меня было бы больше опыта и я не выбежала бы из кабинки Тео, как обезглавленный цыпленок.
На улице давно стемнело, и я с удивлением замечаю, что уже почти час ночи — за написанием стихов время пролетело незаметно. Надеваю пижаму: серую майку и удобные шорты. Мой взгляд падает на ночнушки Шарлотты: розовый камисоль и шелковые неглиже всех цветов радуги. Наверняка у Грейс до ужаса милые пижамы с мультяшными героями и, конечно же, игрой несочетаемых оттенков. Я смотрю на свою простецкую майку и падаю на кровать.
В тусклом свете лампы еще легче представить запах Тео и его тело. Густо покраснев, я позволяю пальцам спуститься вниз. Может, я и неопытна, но знаю, как доставить себе удовольствие.
В комнате становится только горячее, а мне все труднее дышать.
***
Раник
Уставившись на окно Элис, я ругаю себя последними словами. Нужно было послушать Трента и не задерживаться на вечеринке. Тогда хотя бы женское общежитие было еще открыто, а теперь из-за того, что мне захотелось немного поболтать с ее драгоценным Тео, придется действовать по старинке.
Подбираю камешек и бросаю его в окно, но с моим отстойным прицелом промазываю. Выпитая водка с соком тоже не способствует меткости. Бросаю еще один, затем еще, и проклинаю того, кто решил построить это здание трехэтажным. Элис живет на втором, девятое окно слева. Я знаю, что она не спит — в ее комнате горит тусклый свет. Вот только на мои сообщения она не отвечает. Скорее всего, ее милая головка занята изучением биографии Александра Македонского или типа того. А может, она бесится из-за того, что я сказал ей успокоиться. Но мне нужна моя домашка, причем сегодня. Будет глупо, если ее сделает самая умная девчонка в универе, а я не принесу и получу низший балл.
Я замечаю в стене причудливо выступающие камни и пробую уцепиться за один. Кажется, крепкий. С помощью выступов и сточной трубы забираюсь по зданию к окну и уже собираюсь постучаться, но замираю. Взгляд падает в комнату, и у меня перехватывает дыхание.
Сквозь прозрачные занавески я вижу Элис на кровати: ее серая майка задрана, открывая грудь, а рука скользит в шортах. Золотистые волосы разметались по подушке — пару прядей прилипли к ее горящим щекам. Чувствую себя каким-то извращенцем, который подсматривает за девушками, но не могу отвести взгляд от ее обалденной груди и дрожащих бедер. Если бы меня сейчас убили, мой призрак наверняка бы продолжил пялиться до скончания времен, даже не поведя и бровью. И пленило меня не то, что Элис доставляет себе удовольствие, а то ее красота в этот момент. Без своего свирепого взгляда и очков, без строгого пучка на голове она до невозможности великолепна. Будто сошла с картины какого-то чувака из эпохи Ренессанса: молочная кожа, плавные изгибы, ангельская красота. Третий размер груди? Или четвертый? Да какая на хрен разница, они большие и идеально округлые, с такими милыми розовыми сосками, что мне едва не сносит крышу. Ее талия не тонкая, но все равно безупречна, чтобы обнять одной рукой. Губы слегка приоткрыты, а веки сомкнуты. Идиоты, с которыми она училась в школе, были не в своем уме, раз не обращали на нее внимания. Кто-нибудь отправьте Тео в психушку, потому что он самый настоящий безумец, если выбрал Грейс вместо нее. Ноги Элис — охрененно длинные и сильные — запутались в простынях, и я представляю их на своей спине, как они сжимают меня, словно оковы из слоновой кости, которые я бы никогда не попытался разорвать. Для неопытной девушки она очень хороша в самоудовлетворении — каждое движение руки приводит ее в неистовство.
Мой член дает о себе знать, натягивая чертовы джинсы. Если я и был пьян, то уже нет. Я во всеоружии, мой член тверд и пульсирует от желания. Я так отвлекаюсь — аж забываю, что стою на пятисантиметровом выступе. Поскальзываюсь, но успеваю зацепиться за трубу и потихоньку спускаюсь. В раздрае от несостоявшегося смертельного падения прислоняюсь к стене и беззвучно смеюсь, когда понимаю, что у меня все еще стояк, несмотря на то, что я чуть не разбился.
Она прямо там, надо мной — Элис Уэллс, жутко умная и красивая, как долбаная картина, трахающая себя тонкими пальцами, к которым я прикасался в машине. Опускаю взгляд на руку, в которой держал ее ладонь, и со стоном расстегиваю молнию на джинсах. Уже почти обхватываю себя, но резко встряхиваю головой.