Обуглившиеся мотыльки
Шрифт:
— Как ты узнал? — она прошептала это, но ей показалось, что слишком громко. Девушка все еще плакала, все еще дрожала, не в состоянии успокоить свои нервы. Она невольно прижалась к Сальваторе, сама не отдавая себе в этом отчета.
— Долгая история, — тихо ответил он. — Та надпись возле твоего колледжа, оказалось-то, посвящена тебе.
Дыхание Гилберт было сбито. Воспоминания закружили: Елена с ужасом вспоминала, как отбивалась от одного из них. Видимо, адреналин все-таки играет важную роль в такого рода перепалках. При других обстоятельствах Елена бы не смогла быть такой сильной и остервенелой.
— Я вызвал
Он был убедительным, но Елена уже не могла ему верить. Он спас ее в очередной раз, он обеспечил ей безопасность и защиту, но после его последней выходки Гилберт не могла ему верить. Хотела, но не могла.
Красивое личико скривилось, Сальваторе снова резко надавил рукой на рот своей подопечной, чтобы та не выдала их обоих. Он зажал девушку между собой и стеной, снова блокируя любые ее попытки высвободиться.
Он контролировал ее. Даже эмоции ее держал под жестким контролем. Он был не просто Доберманом. Он был ее личным цербером. Защитником и обидчиком. Заступником и обвинителем. Другом и врагом. Страстью и страхом. Глядя ему в глаза, девушка не могла вразумить, как столько противоречивости может быть в одном человеке. Причем, и светлая и темная стороны его сущности были равносильны, ни одна не доминировала. И эта двоякость натуры бросала Елену в самое пекло.
Она схватилась за запястье мужчины, с силой убирая его от своего лица. Обида за прошлое взыграла, смешалась со страхом за настоящее и породило новую эмоцию: сволочизм. Раньше Елена понятия не имела, что это. Она даже не догадывалась, что может стать такой сукой. Но теперь только это и мотивировало. Во взгляде девушки появилась прежняя злоба.
Монстры снова вырвались на свободу.
Сальваторе сжал талию девушки, сжимая зубы и привлекая ее к себе. От нее веяло страхом и ненавистью. Этот дурман опьянял похлеще абсента или кокаина. Сальваторе тоже забыл о преследователях — ими займутся полицейские. Сейчас он полностью отдался во власть своих прежних чувств.
Девушка перестала дрожать. Выше подняла подбородок. В ее глазах был блеск: стервозность, злость и ненависть.
— Убери свои руки от меня! Прекрати меня уже зажимать. Я вижу, у тебя это в привычку стало входить, — сквозь зубы процедила Елена. Казалось, что кто-то вырвал ее из контекста мира, что-то, что только что с ней произошло, уже не играет никакой роли. Теперь только лишь одни эмоции.
Ее напряженное тело в его руках ему нравилось. Ему нравилось контролировать ее, не давая возможности пошевелиться. Он сжимал ее, заставляя дышать через силу.
— Я не зажимаю. Я защищаю, — спокойно и шепотом промолвил парень.
Оба потеряли ход времени. Елену уже не волновало, откуда он тут появился, откуда узнал о ее проблеме и почему снова спас. Ею словно кто-то управлял, словно кто-то дергал за ниточки. А может, она просто уже не боялась преследователей — кто знал? Ведь Сальваторе, может, и бил ее своей ненавистью и своим презрением, но пока что не позволял еще никому делать это за себя.
— Это теперь так называется?
Она была привлекательна: заплаканная, испачканная и вновь спасенная. В ее спутанных волосах торчали маленькие осенние листочки, а пыль и грязь были размазаны вдоль шеи. Слезы застыли на лице, косметика растеклась. Но взгляд остался тот же, что был вчера.
Послышались шаги, но ни Елена, ни Деймон этому значения не придали. Они впивались друг в друга, как два изголодавшихся волка в пустыне, желая насытиться друг другом перед смертью.
— Убери свои руки с моей талии, — прошипела девушка.
— Ты же ебнутая на всю голову, — безапелляционно и спокойно ответил защитник. — Опять ринешься куда-нибудь. Мне как-то не в радость бегать за тобой по парку.
«А я и не просила», — вертится на языке, но не срывается. В конце концов, его помощь ей сейчас необходима. Девушка кладет руки на руки Сальваторе, желая скинуть их с себя.
Но пощечину ей дает чувство благодарности, и Гилберт замирает в кататонии, так и не разорвав прикосновения. Елена вспомнила голодные и животные взгляды этих ублюдков, вспомнила их улыбки, когда они подловили ее у парка, а потом вспомнила хватку Сальваторе и его рубец под своими пальцами. Потом вспомнила, как молила судьбу послать ей спасителя, и как судьба сделала такой шикарный подарок. Все эмоции снова претерпевают метаморфозу: теперь снова страх бьет наотмашь, а благодарность и чувство вины холодят кожу, пробираясь в самые глубины души.
— Я не хочу, чтобы ты ко мне прикасался, — она сникает, когда договаривает последние слова. В его взоре видит все те же эмоции, что и пару секунд назад. Он всегда стабилен в своих взглядах и в своих чувствах. Ее руки все еще на его руках. А ее взгляд прикован к его глазам. Елену вновь парализовало.
— Раньше ты была не против, — не шепотом, в голос с хрипотцой. Шаги стали все более отчетливые. Кто-то с кем-то переговаривался. Елена уже не сомневалась в том, кто это мог быть. Она боялась снова поддаться страху и панике, а потому вновь обратилась к Сальваторе.
— Раньше ты был не таким жестоким со мной.
Обезоруживающе. Снова чьи-то шаги, голоса все отчетливее. Елена убирает руки и прижимается к Сальваторе, обнимая его за плечи. Ее снова начинать бить дрожь, снова девушка начинает ощущать страх. Она знает, что второй раз Сальваторе не выстоит против четырех противников.
А полиция задерживается. Лучше бы она была сегодня здесь, а не вчера на людных аллеях!
Страшно. Страшно так, что девушка вновь решает абстрагироваться.
— Это все твоя игра, да? — отстраняется, чтобы увидеть его глаза, чтобы прочесть в них все его ответы, которые он не произнесет вслух. — Месть? Хочешь отыграться за вчерашнее?
Его руки медленно с талии скользят на поясницу. Елене еще страшнее, чем раньше. Ее прижимает к себе в исповедальной ее самый заклятый враг, а она не знает, чем является проявление этих жестов: очередным отмщением, желанием защитить или приступом нежности. Как тогда, в коридоре, когда он обнял ее и поцеловал.
Голоса все громче. Теперь уже не так-то просто унять дрожь и сохранить ровное дыхание.
— Хочешь снова меня оскор…
— Я не знаю, — перебивает он. Его дыхание тоже сбивается. Елена не знает почему. Боится догадаться. — Я ничего не знаю, — повторяет сквозь зубы, едва не срываясь на крик, — ничего не контролирую и нихуя не понимаю, когда ты рядом.