Обуглившиеся мотыльки
Шрифт:
— Клубы, выпивка и никотин блокируют боль, но не уничтожают ее. Оставь это.
— Да? — разозлилась, стала шипеть как дикая кошка — предсказуемая реакция. — А что тогда уничтожает, подскажи мне?! Потому что я ебанных пять лет пытаюсь найти эту чертову панацею, но что-то нихрена не получается! Или прощение — такая же ложь как философский камень, а?!
Он отрицательно покачал головой, улыбаясь. Бонни обескуражена — она ему душу открывает, а он улыбается! Идеальный сукин сын просто! Беннет хмыкает, собираясь уйти и покончить с этим разговором, но Локвуд останавливает ее: легко и аккуратно касается талии, привлекая к себе. Никакой
— Найди себе кого-нибудь, — шепчет над ухом, терзая свою жертву неподдельной заботливостью, пытаясь приручить ее… Опасно. — Полюби, и прежнее исчезнет, Бонни. Полюби.
Он убирает руки, явно не придавая значения этому прикосновению, а потом дарит улыбку и исчезает где-то в толпе. Бонни растеряна, обескуражена и уничтожена.
Опять.
Опять из-за Тайлера.
Она покидает клуб двадцатью минутами позже. Выходя на улицу, наспех застегивает куртку, отмечая про себя, что осень начинает потихоньку злиться: дни все холоднее, солнце уже не такое ласковое, а деревья совсем остались без листьев. Зима медленно подкрадывается со своими праздниками и чудовищной погодой. Время мчится, не щадя и не жалея никого, а Бонни с ужасом осознает, что застряла в бездвижии. Она не видит смыслов и целей: курит только, грубит и пропадает ночами на этих вечеринках. Беннет в страхе: жизнь проплывает мимо, а обиды прошлого все еще не отпускают.
Голова кружится. Видимо, температура повысилась. Ноги ватные — сказывается выпитый алкоголь. Все звуки приглушены — три часа безумного темпа и разрывающий музыки напоминают о себе. Только резкие запахи заставляют трезветь и плестись домой.
Но домой не хочется. Сигареты скурены, нежность раздроблена, а настроение похоронено где-то под пластами этих сгнивших и почерневших листьев.
Бонни делает несколько шагов, за углом ее резко хватают и прижимают к стене. Страха нет. Только боль на лице — удар в челюсть был слишком сильный. Девушку швыряют в стену, она скатывается вниз, но ее перехватывают, прижимают к зданию клуба.
Клаус. Собственной персоной.
— Чертова молния, — шепотом срывается с губ. Девушка чувствует привкус крови во рту. Эти ублюдки всегда слишком больно бьют.
— Не слишком ты умная девочка, раз возвращаешься сюда.
Бонни сплевывает кровь в сторону. Ее тошнит. Тошнит так сильно, что девушку выворачивает наизнанку: она выблевывает весь выпитый алкоголь, с сожалением думая о деньгах, потраченных в пустую. В воздух воцаряется отвратительный запах рвоты и крови. Беннет утирает рот рукой, а потом пытается выпрямиться. Она не может — сил не остается. Изображение перед глазами плывет. Стоило все-таки отлежаться дома еще пару дней.
Кто-то из людей Майклсона хватает девушку за руку, отводит подальше, а потом заставляет выпрямиться. Глаза слезятся. Изображение двоится.
— Я больше не работаю с Ребеккой. Не видела ее уже давно, — хрипом и шепотом. Бонни чувствует новый приступ тошноты и горького разочарования. — Просто оставь меня в покое!
Последняя фраза — выкриком и отчаянием из горла. Бонни связалась не с теми людьми, попала не в ту компанию! Такое случается, когда тебе девятнадцать, и ты желаешь доказать всему миру, что способен сам строить свою жизнь. Глупая ошибка.
Клаус подходит ближе, хватает девушку за подбородок. Его пальцы впиваются в лицо Бонни, корчащейся от боли и беспомощности. Она еле-еле стоит на ногах — и то, благодаря тому ублюдку, что скручивает ее руки за спиной. Она не может смотреть на своего врага, не может хамить ему, не может противиться. Она устала.
Он приближается. От него пахнет дорогим парфюмом и алкоголем. От него веет опасностью.
— Еще раз увижу в этом клубе или с моей сестрой — я вырежу свое имя на твоем прекрасном личике!
Его угроза — не блеф. Учитывая, как в последний раз ее отделали, Бонни и не сомневалась в правдивости слов. Оправдываться — не в ее компетенции, но она просто очень устала.
— Я не работаю с ней. Не работаю…
Ее швыряют в грязь, унижая и превращая в ничтожество. Смеются, пока девушка глотает слезы, пытаясь подняться. Тело не поддается контролю. Любые попытки встать — жалки и тщетны. Красивая и гордая птица захлебывается в агонии. Она и закричать не может и смолчать тоже не в силах. На лопатках появляются красные шрамы — крылья отобрал Бог. За неверие. За злость. За то, что терпит унижение. За то, что не может простить.
Садняще и больно.
Девушка вцепляется пальцами в кирпичную стену, пытаясь поднять и слыша, как хлопают двери машины. Клаус уезжает. Тайлер вряд ли появится опять. Вряд ли заберет, выходит и приласкает. Он влюблен. Он счастлив. Он уже однажды помог, но не услышал слов благодарности. Зачем ему наступать на одни и те же грабли дважды?
Она поднимается, вытирает кровь, размазывая ее по лицу, вытирает слезы и выше поднимает подбородок.
Полюби, и прежнее исчезнет, Бонни. Полюби.
— Полюбишь тут, — она чувствует тупую головную боль, ощущает головокружение и начинает медленно тащиться в сторону такси. — Как же!
Когда Бонни находит того, кто соглашается подвезти такую пассажирку, она заваливается на заднее сиденье и закрывает глаза.
В ее видении она снова куда-то карабкается. То ли вверх по лестнице, то ли снова пытаясь выбраться из могилы. Сил все меньше и меньше, слабость сковывает, и девушка сдается: падает в бездну, смиряясь со своей ненавистью, с обидой, со своим испорченным детством, которое сейчас отравляет настоящее. Смиряясь с пустотой внутри себя и с тем, что Тайлер занимает слишком много места в ее очерствевшем и прогнившем сердце.
====== Глава 24. Не забирай ее ======
1.
Елена так сильно боялась лишь тогда, когда покидала квартиру Сальваторе в последний раз. Этот страх буйствовал под кожей, отдаваясь дрожью и холодом. Девушка замерзла, хоть в страстных объятиях Тайлера было тепло. Было тепло и в его машине, к которой Елена привыкала заново.
Но в душе царил лютый мороз. Вчерашняя выходка сегодня казалась Елене безумием, чем-то иррациональным и неправильным. Нет, она, конечно, знала, что Доберман мотивирует ее совершать самые разные поступки, заставляет испытывать колорит самых ярких эмоций. Но чтобы настолько — Гилберт и предположить не могла! Со страстью отдаваясь Локвуду, отвечая ему нежностью, поцелуями и объятиями как бы говоря: «Ты мне очень нужен!», она в мыслях была в парке. Вспомнила слова и эмоции Деймона, вспоминала, как он пришел к ней, поверив, выслушав и начав думать, что делать, чтобы помочь ей. Вспоминала, как секундой позже она растоптала его чувства, заставила почувствовать себя обманутым и использованным. Да, он тоже был хорош в предшествующую этому событию их ссору, но ведь… Но ведь он выходил Мальвину, бережно охраняя от любой угрозы.