Обуглившиеся мотыльки
Шрифт:
Локвуд кивнул, даже не задавая никаких вопросов.
Бонни Беннет, эта железная девочка, привыкшая всегда идти со стиснутыми зубами и сжатыми кулаками, сейчас была хрупка и расстроена. Она была бы не против встречаться с таким парнем как Тайлер Локвуд. С ним можно быть слабой, можно плакать под стихи Уайльда, можно быть беззащитной. С ним можно быть собой: грубить, хамить, кричать, не позволяя прикасаться к себе, не позволяя лезть в свою душу. Тайлер и не станет что-то делать, если его об этом не просят.
А еще рядом с ним тепло. Елена просто не понимает, кого она себе нашла. Она где-то в другой Вселенной мыслями. Она
Жаль. Очень жаль, что все сложилось так паршиво. Отец предал, мать забыла, подруга отстранилась, а единственный парень, знающий слабость твоей души, влюблен в другую женщину, которая вряд ли ценит его силу, его красоту и его нежность.
«Когда ты успела стать такой сентиментальной?», — усмехается внутренний голос. А Бонни не знает ответ на этот вопрос. Она знает только одно: сейчас Тайлер Локвуд — единственный человек, который знает ее так близко, единственный человек, который помогает советом, теплым словом и простой этой улыбкой.
Курить хочется. Но сильнее всего хочется быть любимой. Жаль, что Бонни никогда в жизни не узнает каково это — быть эпицентром чьей-то Вселенной.
Разочарование и сожаление.
Ничего лишнего.
2.
Она задержалась в колледже из-за приготовлений к Хэллоуину. Елена не собиралась заниматься подобными вещами. Вечеринки и клубы — не для нее. Но ей домой-то не очень хотелось. К тому же, от семинаров она была освобождена, а, следовательно, делать было нечего.
В шесть вечера уже смеркалось, хотя в других городах Америки к Хэллоуину еще светло и тепло. Однако в этом месте в конце октября было уже холодно, промозгло и темно. Елена шла домой через парк, собственно, как и всегда. Она не стала просить Тайлера довезти ее до дома — надо было подумать над его утренними словами, надо было подумать о своей вчерашней выходке, о том, что делать дальше. Конечно, Деймон вряд ли будет готов идти к примирению. Более того, зная его характер, Елена не сомневалась, что Сальваторе пошлет ее куда подальше при их следующей встрече. Но… Вся эта игра, весь этот счет — все напоминает какой-то сценарий для безумного и иррационального фильма.
На прощание Доберман бросил не очень лестные слова. Его взгляд и его эмоции говорили только об одном: уж лучше он пойдет на виселицу, чем пойдет на компромисс с Мальвиной. Гилберт мучали угрызения совести, но идей как наладить ситуацию не было. Конечно, внутренний голос, гордость кричали об одном: Сальваторе сам напросился на это. Он же первый решил начать вести этот треклятый счет. Но в то же время, другой голос, более тихий, шептал о том, что доля вины Елены тоже есть. Не стоило тогда кидать эти слова в парке про перегрызенные глотки. Может, Сальваторе бы и смирился с выбором своего друга, может быть, даже принял его. Не одобрил. Но принял.
А теперь вот все зашло дальше некуда. Жуткая и жгучая необратимость опаляла вены, душу и сердце. В мыслях отчаянно прогонялись возможные планы примирения, но они исчезали так же быстро, как и появлялись. Вряд ли можно что-то исправить.
Елена подходила к выходу парка, погруженная в свои мысли. Деймон Сальваторе не покидал ее сознания, а слова Тайлера Локвуда о любви отходили на второй план, постепенно теряя свою значимость. Ну, любит, и что? Отец вон тоже говорил, что любит, а в итоге бросил свою дочь с прикованной к постели матерью.
Любит. Слова ничего не значат в мире. Хотя вот слова Деймона о заклятых врагах, золоте, черноте, позолоте и ненависти весят намного больше. В их неотвратимости Елена не сомневается. Как не сомневается и в том, что Деймон вскоре нанесет удар, чтобы отыграться за этот спектакль.
Елена отчаялась еще больше: теперь она будет как на пороховой бочке. В ожидании нового сокрушительного взрыва. Может, еще более жестокого, чем предыдущий.
Девушка решила выкинуть из мыслей Деймона на какой-то момент. Ей стоит добраться до остановки и поехать домой. А уж потом думать, как все объяснить Тайлеру, стоит ли ему вообще рассказывать. Гилберт перестала смотреть себе под ноги, переведя взгляд на выход из парка.
И идти тоже перестала.
В голове пронеслась куча мыслей: сначала не очень приятные воспоминания, потом — вчерашняя надпись, потом — подстава Сальваторе, а теперь вот осознание неизбежности — гости из прошлого все той же сворой стояли у выхода, впирая в свою жертву свирепые и злые взгляды. У одного из них под глазам красовался очень некрасивый шрам. Жаль, что Деймон не выбил ему этот глаз!
Деймон! Вот судьба и отомстила за вчерашнюю выходку. Теперь-то он вряд ли появится.
Елена сглотнула, медленно оглядывая всех, с ужасом осознавая, что в парке никого нет. Со дня на день праздники — все готовятся.
— Получила наше послание, красавица? А видеть нас — рада?
Она не помнила, что было раньше — мысль или действие. Она помнила только то, что ринулась вглубь парка, совершенно не взвешивая никаких аргументов и ничего не обдумывая.
Она бежала, оглядывалась; с ужасом видя, что за ней все еще гонятся, мчала вперед еще быстрее. Сердце ее готово было вот-вот вырваться, так сильно оно билось, а слезы уже опаляли солью кожу лица. Елена боялась теперь еще сильнее, чем боялась Деймона. Тот хоть и ублюдок, но мстит морально, а не физически, да и сексуально озабоченным его не назовешь. А тут!
Под ногами мялись гнилые листья. Сапоги промокали, напитываясь влагой грязных луж. Деревья стали казаться выше и мощнее, будто они были заодно с этим ублюдками, у которых в штанах что-то зачесалось. Елена оглянулась еще раз, убедившись, что бежит она медленно, что ее вот-вот схватят, и тогда уже пиши пропало. Она в мыслях не могла сосредоточиться ни на чем: не могла придумать план своего спасения, не могла сконцентрироваться на том, куда бы бежать и у кого просить помощи. Она лишь мчала вперед, ведомая страхом и инстинктом самосохранения, углубляясь в чащу парка. Было бы здорово, если бы это был Тайлер. Ну, как в первую их встречу. Но Локвуда рядом не было. Деймон же больше не придет. Придется самой выкручиваться.
Девушка обернулась, чтобы посмотреть страху в глаза, но в это время зацепилась за выступающий корень дерева и с криком рухнула на землю, в объятия осенней гнили и холодного асфальта. Шатенка уперлась руками в землю, чтобы подняться, но кто-то схватил за ноги, рывком переворачивая девушку на спину.
Елена узнала его. Он был единственным, кого Доберман не тронул.
— Помнишь меня? — ядовито возле самого уха. Елена вскрикнула, ощущая, что сердце ее уже проломило ребра и теперь разрывает кожу по швам. Девушка стала брыкаться, а с ее губ стали слетать стоны протеста и беспомощности. Это завело преследователя. Он распял Гилберт, придавив ее руки к асфальту.