Обуглившиеся мотыльки
Шрифт:
— Или ты думала, — он приближается к ее уху, внедряясь в ее личное пространство намеренно, разрушая там спокойствие и тишину… снова, — что тот случай в спальне на моей постели — блеф?
От него пасет сигаретами так сильно, что у девушки начинают слезиться глаза. Она перебарывает капризы своего организма, находит в себе силы преодолеть страх и в ответ прошептать:
— Почему же тогда спас?
Он отстраняется, но рук не убирает. Пришивает ее к себе морально, подчиняет ее волю. Его методы отомстить и доказать свое превосходство — аморальны и жестоки. Сначала — спасение и благородство, после — ударом под дых его грубость.
— Может, у меня на тебя свои планы? Может, я с детства не привык ни с кем делиться своими игрушками.
Девушка впервые решает посмотреть в глаза Сальваторе за этот бессмысленный и мучительный разговор. Она чувствует тяжесть на своих плечах, чувствует, как сердце бьется в агонии, разгоняя кровь по жилам и только так напоминая о том, что смерть еще не порадовала своим приходом.
— Почему же не воспользовался случаем, когда я была… Более податливой?
Смотрит в упор, пытаясь представить, как Сальваторе бы ее изнасиловал. Извращенно, пошло и смешно, но эта мысль навязчивая. Не дает покоя. Тогда, в спальне, все действительно было слишком реально. Елена сама не знала, что решилась зайти в вольер к оголодавшему хищнику и сыграть с ним.
Самоубийца.
— Может, мне нравится, когда ты сопротивляешься? — его руки скользят по стене, опускаясь до уровня талии девушки, а сам Деймон делает еще один шаг, теперь уже прижимая девушку тактильно к стене. Ему просто жизненно необходимо чувствовать ее напряжение, ощущать ее страх тактильно, улавливать каждую эмоцию, каждый перелив настроения. — Может, мне нравится, когда ты противишься? Когда я применяю силу, чтобы… — тянет слова, въедаясь взглядом в каждый обнаженной участок тела. Дыхание Мальвины сбивается, когда она чувствует его близость, когда до его губ остается лишь несколько миллиметров, — чтобы подчинить тебя?..
Извращенно и дешево. Очень дешево! Елена поднимает выше подбородок, вспоминая, что у нее есть один козырь в рукаве. Она находит в себе силы схватиться за предплечья мужчины и скинуть их, разорвав свой невидимый плен.
Сальваторе быстро смотрит на девушку, ища в ее взгляде прежние эмоции. Не находит. Черт возьми, их там нет!
— Не посмеешь! Я — девушка твоего друга…
— И что? — он снова расплывается в улыбке, все так же не разрывая тактильной близости, не выпуская Гилберт из плена своих дьявольский чар. Елена приходит к выводу, что их отношения — болезненная зависимость друг от друга. Не страсть и даже не ненависть, а чокнутая зависимость, въевшаяся в самое сердце, отравившая кровь и теперь убившая иммунитет. — Ты думаешь, я из тех канонных злодеев, для которых есть что-то не обесцененное? А ты не думала, что у меня могут быть свои счеты с Локвудом? Свои счеты с ним, свои счеты… с тобой?..
Она делает глубокий вдох, потом — глубокий выдох и находит в себе силы оттолкнуть мужчину. Честно, она устала от его присутствия, от его колких фраз. Елена бы рада очутиться где-нибудь на море, чтобы засыпать в теплой и мягкой постели, чтобы сердце не разрывали эти безумные эмоции.
— Я бы поверила во всю эту чушь, если бы не одно «но», — теперь она стала наступать. Сальваторе не решался делать шаги назад. Елена толкнула его, чтобы он особо не радовался своей мнимой победе. Деймону это даже нравится. Он впечатался в письменный стол следователя, руками вцепившись в столешницу. Маленькое грешное и абсолютно бессильное божество встало рядом, глядя снизу вверх и не давая повода сомневаться в своих чувствах — в своей ненависти, в своем презрении. — Тебе нравится взаимность, Доберман, — ее голос хрипит в темноте. Ее голос проникает в его душу, задевая там пыльные струны. — Тебе нравится зрительный контакт во время… отношений каких бы то ни было с кем-то. Тебе нравится ответность во всем…
Маленькое божество превращается в маленькое исчадие ада. Девушка прижалась к мужчине, поднявшись на цыпочки, обняла его за плечи и прошептала над самым ухом:
— В ненависти. В боях. В сексе, — ее шепот опалял его кожу кислотой. От девушки веяло усталостью, запахом гранатового шампуня и пылью. Хотелось раствориться в этом аромате. — Взять что-то или кого-то просто так, без борьбы, тебя не устраивает. Тебе нужно это… — ее пальцы коснулись кожи его шеи. Слишком опасно, слишком приятно и слишком-слишком обезоруживающе. — Иначе интерес пропадает…
Он хватает ее за плечи. Рывком отрывая от себя и отталкивая. Елена вымотана до ужаса, но находит в себе силы не упасть. Она подняла выше подбородок, когда вновь взглянула на мужчину с уродливым шрамом на шее.
Притягиваются не противоположности. Нас интересуют только те, кто дополняет нас. Кто нам додает то, что мы сами не взяли. И Елена дополняла Деймона, как он дополнял ее. Они находили отток своим отрицательным эмоциям благодаря друг другу. Они находили выход всем своим чувствам. Поэтому их отношения и являются зависимостью, а никак не страстью, влечением или ненавистью…
— Ну, так что? — она с вызовом посмотрела на него, больше не приближаясь, но и не отдаляясь от него. — Возьмешь меня?
Взять ее. «Взять» — в самом поганом и пошлом смысле. Если честно, Сальваторе даже улыбнулась этой мысли. Порезвиться с этой девочкой он хотел еще с их первой встречи. И если бы не Тайлер, он бы, без сомнений, не раздумывая переспал бы с этой сучкой. Ей-то все еще кажется, что в жизни все будет так, как в ее дрянных романах. Ох, как бы Доберман хотел разбить эту иллюзию!
— Ты — лишь маленькая дрянная потаскушка, — процедил мужчина, вмиг приближаясь к Елене, вновь разрывая малейшее расстояние между собой и ей. Эти слова полосонули ножом по сердцу, снова вызывая боль и временный паралич. — Неужели ты думаешь, что я буду пачкать о тебя руки?
Боль резанула, но тут же исчезла. Это как укол: слово — шприц, а последующие эмоции — лекарство или наркотик, которые вводятся в наш организм, поселяясь там надолго. Елена уже привыкла к тому, что Сальваторе в ее организме слишком-слишком много.
Но и ее в нем хоть отбавляй!
— Но в исповедальной ведь испачкал, — дерзко и быстро. Ответным уколом в самое сердце. Между ними был безмолвный консенсус — не затрагивать сакральные моменты их единения. Ни о поцелуе, ни о сне в одной постели никто и словом не обмолвился. Так должно было быть и с тем коллапсом в церкви.
Но Елена нарушила это соглашение, выведя их чокнутую игру на новый уровень. А если на войнах нарушаются установленные законы и правила — то логика теряет свой смысл, — и наружу вылезает обнаженная, неконтролируемая и беспощадная бесчеловечность.