Обуглившиеся мотыльки
Шрифт:
Девушка подавляет его, открывая глаза и вновь развеивая иллюзию. Она делает медленные шаги, чувствуя вновь подступающие приступы кашля и головокружения. Маленькими шажками она уверенно движется к двери, стараясь не обращать внимания на подступающие слезы и воспоминания.
Отец, предательство, детская обида, желание найти хоть какие-то отголоски справедливости, Ребекка, снова предательства, Тайлер…
Шаги вперед и слезы. Шаги вперед и слезы. Словно Бонни идет на мнимую свободу против своей воли, словно кто-то заставляет ее снова
Обрывки фраз всплывали в памяти. «Все будет хорошо, Бонни. Ты знаешь, что твое имя является по сути нарицательным?», или: «Ты слишком отчаянна, чтобы так просто умереть», или что-то еще… Девушка остановилась посреди комнаты, подняла голову вверх, увидела свет…
Она выбралась. Солнце приветливо улыбалось, согревая всю округу своим теплом. Беннет рухнула на землю, пытаясь отдышаться и прийти в себя. Она очень сильно устала и сейчас хотела спать, чтобы отдохнуть, выкинуть из головы плохие мысли.
Тайлер. Это имя кто-то вышил нитками на ее сердце. Это имя — как повод остаться и не сбегать. Как желание открыться и сдаться в плен теплу и солнцу. Его имя самое обычное и самое распространенное, что свидетельствует об одном: такие, как он существуют, и им можно открыться.
Тайлер. Как причина быть слабой и беззащитной еще несколько дней.
Или минут.
Или лет.
Не важно. Все, что Бонни знала для себя на этот миг: она больше не хочет быть той, кем не являлась. Вряд ли это получится сразу. Вряд ли это вообще получится.
Но попытаться стоит.
Солнце и тишина. Перед глазами становится темно, а сил уже не остается. Беннет делает еще несколько финальных рывков — чтобы оправдаться перед самой собой, — а потом падает, теряя сознание.
Спасительная темнота. Наверное, люди стремятся к ней не потому, что они плохие, аморальные или ненормальные.
Просто только здесь можно найти спокойствие.
3.
Сальваторе вбежал в спальню, забывая включить свет. Он ринулся к девушке, которая, мучаясь каким-то кошмаром, кричала, изворачиваясь и стараясь что-то оттолкнуть от себя. Девушка пинала ногами одеяло, изворачивалась и плакала. Деймон схватил свою соседку за плечи и хорошенько встряхнул ее, громко прокричав ее имя.
Елена замерла, прогнувшись в позвоночнике и затаив дыхание. Она смотрела куда-то вдаль, пытаясь прийти в себя и осознать, что все произошедшее было сном.
Она была беспомощна, растоптана и беззащитна. Это сводило с ума настолько сильно, что в сознание Добермана прокралась опасная мысль: «А почему бы этим не воспользоваться?». На какие-то секунды Деймон увидел перед собой не ненавистную и фальшивую девчонку, а объект для реализации своих животных и безумных грез. Нет, речь шла не об интимной близости. Речь о том, чтобы, например, запугать еще больше или избить…
Последняя мысль пульсацией билась в венах, стучала в висках, моля претворить желание в реальность. Может, это лишь проявление ненависти или каких-то извращений. Может, просто желание отыграться хоть на ком-то за свой несложившийся роман с Джоанной и долгое отсутствие верной спутницы рядом. Может что-то еще.
Это напоминало забвение или наваждение. Сальваторе бы поддался опиуму вожделения, но Елена пришла в себя. Дикой кошкой она прижалась к изголовью кровати, устремляя безумный взгляд на рядом сидящего мужчину и желая превратиться в пустоту, чтобы исчезнуть из этого мира.
Она не узнавала Добермана, в этом сомнений не было. Она себя-то не могла узнать.
Депрессия достигла своего апогея. Катастрофического апогея, нужно признать.
Парень сбросил с себя цепкие объятия грешной ночи, стараясь выкинуть из головы нехорошие мысли и сконцентрироваться на одной: эту девушку надо оберегать, потому что только так можно рассчитаться с Локвудом и уйти в свободное плавание.
Гилберт скривилась в лице, что вызвало в Сальваторе еще большую ненависть, но не зарыдала и не забилась в истерике, а лишь скинула с себя руки незнакомца.
— Т-ч-ч-ч, — он подсаживается ближе, а Елена пятится на противоположный край кровати медленно, но уверенно, все еще не сводя затравленного взгляда с парня. — Ты узнаешь меня? Я не сделаю тебе больно…
«Но хотел бы», — ехидно замечает внутренний голос. Доберман посылает к чертям свое внутреннее «Я», или свое эго, или как оно там называется, и продолжает вглядываться в девушку, знакомство с которой в будущем разрушит его жизнь.
— Это всего лишь ночной кошмар. Здесь тебя никто не тронет, — он протягивает руки, — иди сюда.
Последние слова врываются в сердце и отдаются щемящей болью. Елена вспоминает вечер, нападение, появление этого самого незнакомца, его властное: «Иди сюда» и последующее за этим чувство безопасности. Елена все еще не двигалась, но уже и не шарахалась. Она знала только одно: рядом с этим человеком она будет в безопасности. Она знала только это, но все еще не могла найти в себе силы пошевелиться и приблизиться к Деймону.
Кто бы мог подумать! Из всех воспоминаний, в которых, так или иначе, присутствует Сальваторе, она выбрала именно то событие, что случилось в парке. Из всех событий — одно положительное! И это учитывая тот факт, что Елена сейчас весь мир воспринимала как враждебность и опасность.
Так, почему? Почему именно: «Иди сюда» и чувство безопасности пробудились в ее памяти? В ее сердце?..
Деймон смотрел на девушку — красивую, идеальную и фальшивую — понимая, что сейчас Елена — сломанный робот. Вся система разрушилась из-за действия вируса, который появился после смерти матери. Этот вирус отравил не только разум, но и душу, и сердце, и мировосприятие. Вряд ли Гилберт видит целостную картинку… Все в ее восприятии воспринимается как обрывочность: хаотичное соединение фрагментов. И это сводит с ума любимую девушку Локвуда. И это лишает ее способности быть собой…