Обуглившиеся мотыльки
Шрифт:
— Иди сюда, Елена, — устало проговаривает Деймон. — Кроме нас тут никого нет. Верь мне.
«Верь ему», — отчетливо что-то шипит в сознании.
Девушка сглотнула, на пару сантиметров приблизилась к мужчине, а потом с осторожностью посмотрела на дверь, словно все еще видела кого-то рядом с собой. Кого-то враждебного и несущего опасность.
Сальваторе поднялся, подошел к двери, сделал вид, будто ищет что-то незримое, но через пару секунд вернулся к кровати. Елена уже не дикой кошкой, а затравленным ребенком смотрела на мужчину, прижимая к себе одеяло.
— Отвести тебя в туалет? — устало спросил Деймон, садясь
— Так, отвести?
Она молчала, то ли не понимая вопроса, то ли вообще его не слыша. Деймон выдохнул, думая о том, что даже отношения с Хэрстедт были куда проще. С этой долбанной анорексичкой было куда легче!
Лучше выкинуть из мыслей и Джоа, и Локвуда, и Елену сегодня на ночь, закурить очередную сигарету в пустой кухне и предаться цинизму. Лучше вообще напичкать эту суку снотворными, а утром отправить к мозгоправам…
Или избить ее… Чтобы привести в чувства.
— Засыпай. Тут никого нет.
Он поднялся, но не успел даже сделать шаг, как услышал шум. Обернуться тоже не хватило времени, зато прочувствовать цепкую хватку удалось. Сальваторе развернулся, увидев, как Елена отчаянно держится за его руку, сидя в одной растянутой футболке в его постели и внимательно вглядываясь в него, будто ища ответы. Изумление на миг вытеснило ненависть и раздражение. Доберман внимательно оглядел девушку, а в его сердце вновь появились эти ненормальные желания.
— Останься. Останься со мной. Пожалуйста…
На последнем слове голос дрогнул. На последнем слове — вновь ее слезы, которые в последнее время так сильно раздражают.
И почему ему надо присматривать за ней? Где Локвуд, черт его дери?
Последнее слово как молитва. Как мольба.
— Останься со мной. Тут страшно.
Эти ее реплики выбивают почву из-под ног, заставляя падать в бездну ненависти, — трепета? — и раздражения. Деймон замирает, взвешивая все «за» и «против», думая, что если он уйдет, то сможет в очередной раз разбить сердечко этой красавицы и навлечь еще один приступ истерики.
Она умоляет его, заклятого врага… В будущем это сведет ее с ума, в будущем это сделает ее еще более слабой и уязвимой, чем она есть сейчас. Отличный расклад обстоятельств, нужно сказать.
— Хорошо, только я выключу свет…
— Нет, — она подползла ближе, ухватываясь уже не за запястье, а за предплечье мужчины, ища в этом человеке хоть какой-то защиты. — Нет, не выключай. Пожалуйста.
Доберман на некоторые секунды замирает, снова взвешивая все свои плюсы и минусы. А девушка, как последняя наркоманка, умоляющего своего диллера на последнюю бесплатную дозу, корежится возле ног мужчины, которого еще пару дней назад ненавидела больше того ублюдка, что разлучил ее с отцом. Елена Гилберт, независимая в прошлом и поломанная в настоящем кукла, наверное, раньше и не могла помыслить, что лишь под крылом врага найдет свое пристанище.
Не выключать свет. Словно так она сможет ориентироваться. Словно она блукает по тоннелю, в поисках того самого света. И если его выключить, то останется лишь пустота и боль.
Не выключать свет и остаться. Всего лишь одна неделя. Всего лишь одна чертова неделя…
— Хорошо, — выдохнул он, сдавшись. — Ложись. Я буду рядом.
Девушка отпускает руку мужчины, забираясь под одеяло. Когда она улеглась, то уставилась на Сальваторе. Деймон не был смущен, но провести ночь в одной кровати с девушкой лучшего друга, с объектом своей ненависти, казалось немного странным.
Вообще странно спасать ее каждый раз, присматривать за ней, предотвращать попытки суицида и ухаживать за ней. Это ненормально — желать избить ее, растоптать и превратить в ничто. Если ты человека ненавидишь, то желаешь ограничить контакты, ибо сосуществование невыносимо. А все эти байки про отравление существования лучше оставить для второсортных романов.
И Доберман чувствовал себя сейчас конченым извращенцем или последнем идиотом. Но все, что он смог сделать — лечь рядом.
Елена прижалась к нему моментально, утыкаясь в грудь мужчины и силясь не заплакать. Деймон неловко — скорее рефлекторно, нежели сознательно — обнял девушку за плечо, привлекая к себе, словно говоря: «Ты еще жива, и я докажу тебе это». Она вцепилась в него, как за последний шанс на спасение и, разделив тепло, все-таки переборола желание зарыдать.
Он может быть сильным рядом с ней — вот на что не находилось контраргументов. Рядом с Джоанной это не нужно было делать. Но рядом с Еленой это просто необходимо — быть сильным. Сальваторе обнял девушку еще крепче, начиная думать, что и он воспринимает этот мир несколько иначе. Ведь какой здравомыслящий человек будет так заботиться о ненавистном человеке?
Гилберт выдохнула, расслабилась в его руках, закрыла глаза и, кажется, успокоилась. Сальваторе лежал рядом с ней, все еще находясь в какой-то кататонии. Ему стало казаться, что когда он решался остаться или нет — то стоял на границе себя нового и себя прежнего. Выбрав ночь с этой девушкой, он перешагнул ту самую границу. А необратимость, точка невозврата, уже не дает возможности вернуться к истокам.
Если человек заставляет тебя ждать, то он уже тобой не заинтересован. А если его не обнять, то зачем звонить в два ночи, ища ответы на глупые риторические вопросы и пытаясь объяснить себе, что все случившееся было не напрасно? Зачем бесконечно прокручивать все воспоминания в мыслях и скучать?
Воспоминания меркнут, чтобы не говорили сентименталисты и идеалисты. Они меркнут, вне зависимости от природы: болезненной или приятной. И нет смысла собирать их по кусочкам и беречь.
От мусора надо избавляться.
Деймон усмехнулся, стараясь устроиться удобнее, пока рядом лежащая девушка медленно засыпала. Сон сейчас как способ защиты, глупо им пренебрегать.
И если воспоминания меркнут, то, может, и ненависть тоже?..
Глупости. Чувства — это совсем другое.
Он лег удобнее, вновь прижимая девушку к себе. Рядом с ней было тепло и невыносимо. Честно, лучше бы он провел эту ночь с бывшей, чем с Еленой. Он выдохнул, понимая, что лежать ему так пару часов как минимум.
Девушка, уничтожив между собой и своим спасителем последние миллиметры, осторожно обняла парня за талию. Она боялась это делать не потому, что ей было страшно быть отвергнутой или потому, что было неловко находить успокоение в своем противнике.