Обуглившиеся мотыльки
Шрифт:
На часах — полтретьего утра. Сальваторе взял сотовый, все еще зажимая тлеющую сигарету между пальцами, нашел в списке нужное имя… Позвонил.
С ней не надо было быть жилеткой. Не надо было терпеть истерики, крики и видеть слабости…
Но мужчине необходимо быть сильным. И иногда ему нужно, чтобы женщина с ним была чуточку слабой. Это позволяет почувствовать себя нужным, важным, востребованным.
«Ты вытащил меня из тишины! Ты вытащил, а теперь ты обязан мне, ясно?!».
— Алло? — сонно и с хрипотцой в голосе. Гудки оборвались внезапно. Признаться, Сальваторе даже не ожидал такого быстрого ответа. Он усмехнулся, выпустил
— Зачем ты стала писать эти заявления?
Последовали возня, шум и долгая пауза в несколько секунд. Время способно растягиваться и сжиматься не только в пределах Вселенной, но даже в пределах человеческой жизни. И вот секунды капают, как вода в кране. Медленно. Отчеканивая каждый миг. Кап-кап. Кап-кап. Секунды капают, а легкие наполняются дымом, сердце — ненавистью к Елене, а душа — тоской по Джоа.
— Сальваторе, ты видел время?
— Я тут подумал об этих чертовых риторических вопросах и решил получить ответ хотя бы на один из них. Так, почему? — незамедлительно ответил парень, игнорируя предыдущую реплику своей бывшей.
Пять лет безумной страсти, возникшей, — о как дешево и банально! — с первого взгляда. Пять лет каких-то ничтожных попыток построить совместное будущее. Все это было так жалко, что и вспоминать тошно!
Но, черт возьми, как-то немного тоскливо жить без этих жалких попыток. И сердце-то не сдается: все еще желает страстно и горячо любить.
— У нас же все было потрясающе, — Доберман прервал молчание, решив напомнить о себе и о своем вопросе. — Ну, ссоры случались, но довольно-таки редко… И что произошло потом?
— Твои срывы, Сальваторе, — перебила девушка. Для сонной и только что разбуженной ее голос прозвучал довольно громко и утверждающе. — Твои вечные срывы. Ты — как синоним слова «азарт». Жизнь для тебя — как синоним фразы «черный ящик». Каждый раз тебе хотелось видеть в этом ящике что-то особенное. Что-то осмысленное. Тебя не волновало положительное это или отрицательное. С негативными, нулевыми или положительными последствиями. Главное, чтобы что-то было в этом гребанном ящике. Но жизнь тебе не всегда давала то, что ты хотел увидеть. И отсюда срывы: новые грабежи, новые нападения, драки…
— Да брось, — он сжал сигарету крепче и нашел в себе силы не повышать тон голоса. — Тебе ведь нравились все эти шмотки и украшения, которые мы воровали или покупали на краденные деньги. И вскрывать черный ящик ты тоже рвалась в числе первых…
— Но я знала границы, Сальваторе. Вы, мужчины, вечно ходите с этими предрассудками, что женщины вокруг вас — стервы и суки, дышащие лишь материальными благами и не задумывающиеся о чем-то более высоком!
— Ты родилась в достатке, Джоа! — терпение, ровно как и контроль над своими эмоциями, стремилось к нулю. Сальваторе поднялся, закрыл дверь, вернулся на своем место. Он никак не мог выкурить до фильтра сигарету. Он никак не мог выкурить до фильтра эту шведку, маскирующую свой акцент.
И, казалось бы, неужели с его внешностью нельзя познакомиться с привлекательной и кроткой девчонкой, влюбить ее в себя и начать все заново? Чем Джоанна привлекательна? Анорексия погубила красивое тело, пусть не было ужасающих последствий, выпирающих суставов и ребер, но анорексия есть анорексия, и ее невозможно не заметить. Или даже те ее бесполезные попытки косить под коренную американку? Густоты волос нет. Фигуры — тоже. Улыбка не из тех, от которых теряешь голову.
Только лицо красивое. Словно какой-то эстет его нарисовал. Лицо, взгляд, шарм в манере общения. Двоякость во внешности Хэрстедт прослеживалась и в характере. А Сальваторе всегда любил многогранность и никогда не признавал однородность.
Которая есть у Елены. Симпатичная. И натура цельна. Никаких изъянов. Никаких противоречий. Фальшивка.
— Для тебя все это было как развлечения, для меня — как стремление выжить, пойми!
— Я понимаю, — уже спокойно и снова сонно произнесла девушка. — Но и ты пойми: важно остановиться. Ведь можно найти было хорошую работу, я знаю, что ты способный. Я… — она замолчала, словно решаясь на что-то. Потом продолжила: — Я верила в тебя, Деймон. Каждую секунду, что мы пробыли вместе я верила, что рано или поздно подобный образ жизни тебя достанет, ровно как и мои бесконечные заявления. И ты, наконец, поймешь, что, спускаясь на самое дно, все труднее подняться обратно. Я верила и готова была идти с тобой дальше. Но проблема в другом: ты в себя не веришь. Ты решил, что если родился не в благополучной семье, если один раз решился на дикость, то больше никогда не станешь нормальным.
— Уж не думал, что ты из числа тех, кто читает проповеди.
Он ощутил что-то жгучее и неприятное внутри. Разочарование, наверное. Может, сожаление. Может, сочетание того и другого. Теперь ощущение одиночества усилилось. Теперь тоска стала нестерпимой.
Затушив сигарету, Деймон оперся локтями о столешницу, закрывая глаза и стараясь взвесить каждое слово этого пустого диалога.
Человек стремится к стабильности во всем. И люди вокруг Сальваторе — ярые тому подтверждения. Перемены пошатнули рассудок Елены. Внешние обстоятельства превратили Хэрстедт в отъявленную суку. Даже Тайлер отличается тем, что жизнь его относительно стабильна — выходки и проделки для него не в первой. Сальваторе выделялся на фоне этих людей. Словно он был с браком. С изъяном. Словно он бы уродливым экспонатом в музейной выставке.
— Приди ко мне, – тихо-тихо. Словно Джоа и не хотела, чтобы ее услышали. Сальваторе затаил дыхание. Ему показалось? — Приди, — повторила девушка. — Мы поговорим, расскажем друг другу то, что раньше не рассказывали.
— Мне не нужно снисхождение, ты же знаешь.
Она не поспешила с ответом, снова замолкая на какие-то секунды.
Кап-кап.
Он скучал по ней. Он все еще любил ее где-то в глубине души, но возвращаться к прежним отношениям не хотел. Весь этот разговор напоминал садомазохизм, и правильнее было бы вообще не звонить.
Но риторические вопросы. Эти чертовы вопросы! Если на них никто не дает ответов, значит, нужно их искать самим.
— Я же говорю: срывы. Ложись спать и… Позвони мне завтра, хорошо? Отдохни и позвони.
Он ничего не сказал. Просто положил трубку, точно зная, что не будет завтра звонить. Ему показалось, что и Джоанна это тоже точно знала.
Курить больше не хотелось. И Джоанну — тоже. Просто приелось. Просто уже надоело. И зачем тратить время на то, что тебе не интересно?
Вот Елена — уже другое дело. Запутавшаяся в паутине отчаяния и безысходности девочка, желающая утвердить мир во всем мире и найти своего принца на белом коне. Доберман презирал таких, как она: с наштампованными и тривиальными мечтами, с фальшивой натурой и слишком уж идеальной внешностью. Приторная. Ненастоящая. И ее ненависть, такая сильная, все равно кажется смешной. Смешной и глупой.