Обвал
Шрифт:
Ночная бомбардировка с воздуха разметала фольксштурмовцев, оборонявших зону Зюйдпарка. Часть перепуганных подростков и пожилых влилась в батальон Адема. Да уж лучше бы они и не вливались! Или позже пришли бы. Как раз в тот час, когда они, еще охваченные паникой, рассказывали друг другу о том, что видели и что испытали, как раз в это время — надо же! — на позициях Зюйдпарка появился генерал-майор Губерт в сопровождении майора Нагеля и еще одного офицера, назвавшегося капитаном Лемке.
Губерт раздраженно сказал Адему:
— На вашу зону я ставлю другого офицера, а вам будет особое поручение, весьма ответственное. Поехали с нами, — кивнул он на лимузин, стоявший подле бункера.
Прибыли они в резиденцию Роме. Нагель и Лемке остались в приемной, а Губерт с Адемом вошли в кабинет, окна которого были забаррикадированы мешками с песком; в помещении горел свет.
Роме поднялся и хотел было протянуть руку Губерту и Адему, но на улице опять загрохотало, заухало и загремело — город бомбили ночники, — и обер-фюрер позвал всех в свое убежище. Но Адем остался. Минут через двадцать бомбежка прекратилась, вернулись Роме и Губерт.
— Так вот, мой друг Адем, — сказал Роме, садясь за свой стол, загроможденный телефонными аппаратами разной окраски, — властью, данной мне фюрером, я сместил генерала Лаха с поста коменданта крепости и командующего войсками гарнизона и объявил его изменником. Лах вошел в контакт с русскими и ведет переговоры о капитуляции. Комендантом крепости и командующим войсками гарнизона я назначил генерал-майора Губерта.
Роме закурил и, выдержав паузу и все еще глядя на Адема, приказным тоном воскликнул:
— А от вас, господин Адем, требую сорвать переговоры о капитуляции! И уничтожить изменника Лаха.
— Хайль Гитлер! — только и посмел произнести Адем и тут же выскочил в приемную, совершенно обескураженный поручением.
Нагель и капитан Лемке доставили Адема на бронемашине в его дом, в тот дом, который уже полностью приспособили для ведения огня из фаустпатронов, орудий и пулеметов.
— Роме наведет порядок! — наконец заговорил Нагель. — За идеи фюрера он себя не пожалеет.
— Не пожалеет, — отчужденно промолвил Адем.
Майор и капитан быстро уехали, оставив Адема в его кабинете одного. И тут ему припомнился Роме. Да не теперешний, а еще пытавшийся выбиться на должность обер-фюрера. Еще подбиравший ключики и отмычки к своему предшественнику Носке, чтобы свалить его с поста обер-фюрера провинции. Чтобы свалить Носке, не поладившего с промышленниками и коммерсантами города, Роме начал завоевывать авторитет среди деловых людей. И однажды он пригласил к себе Адема. И между ними, Адемом и Роме, состоялся такой разговор.
«Мой друг Адем, не найдется ли у тебя сто тысяч марок? Есть выгодное дельце по части закупки в Бразилии пшеницы и кожи».
«Вам, господин Роме, могу ссудить, хоть сейчас подпишу чек. Неужели вздумали коммерцией заняться?»
«Да вот думаю… Да боюсь соперников».
«А кого именно боитесь?»
«Прежде всего тебя, Адем. Твоей оборотистости да пронырливости. — Роме при этом расхохотался и затем сказал: — Нет, Адем, «хлеб наш насущный дай нам сегодня» — не моя стихия. Знаешь, меня больше интересует духовный хлеб».
«Так это дельце стоит сто тысяч марок? — смекнул Адем, куда клонит Роме. — Всего-то сто тысяч стоит духовный хлеб? Я готов подписать чек».
Так они и поладили: Адем получил выгодное дельце, а Роме — необходимую сумму для приобретения авторитета. Так они, он, Адем, и Роме, сообща доконали занозистого Носке.
Вспомнив об этом, Адем невольно хватился, что Иохим Нейман еще не возвратил ему долг, пять тысяч марок. Он спешно собрался ехать в бирштубе Неймана: «Чтобы мышка да кошку слопала? Этому не бывать! Все они на службе у деловых людей. Наемники! Не более!..»
В полночь, когда фрау Гретхен, уложив своих девочку и мальчика в постель, спускалась вниз, в пивной зал, перед ней появился Генрих Адем в новенькой форме гауптмана. Она немного оробела, однако быстро взяв себя в руки, спросила:
— Господин Адем, неужели и вас призвали в армию?
— Я сам теперь призываю в армию, — гордо заявил Адем и, закрыв входные двери на замок, кивнул на разливочный аппарат: — Налей-ка!
Но Гретхен сама не стала наливать, крикнула за перегородку, в моечную:
— Десятая, живо!
Из-за перегородки показалась девушка с прядкой седых волос, одетая в чистую униформу официантки, и, быстро наполнив кружку, поставила ее перед Адемом, севшим за стол, и отошла подальше, к перегородке, где опустила руки, видно, в ожидании новых указаний фрау Гретхен.
Но Адем сказал:
— Мне достаточно! Я на службе…
— Десятая, на место! — распорядилась фрау Гретхен, и девушка, согнувшись, ушла…
Адем, увидя на ее спине жирную цифру «10», поинтересовался:
— А имя у нее есть?
— А зачем оно ей, Генрих?
— Но все же?
— Это надо спросить Ганса Вульфа. А у него языка нет, «ви да ви» — вся его речь. Только каракулями в тетради изъясняется. Однако наведывается к этой Десятой Гансик часто, видно, как мужчина, крепок.
— Чертова кукла! — выругался Адем. — Он же сторожит мои лабазы, начальник охраны! Ты его гони отсюда!
— А наши женщины и девушки лысеют без мужчин…
— Фу-ты ну-ты! — оттолкнул Адем прильнувшую к нему Гретхен. — Подожди, в другой раз. Я пришел сегодня потребовать от господина Неймана пять тысяч марок, которые он взял у меня накануне войны. Иохим у себя? Он там один? — показал Адем наверх.