Обязан побеждать
Шрифт:
– Есть! – Лейтенант козырнул и тут же вместе с Татьяной вылетел в дверь, в траншею, в оглушительный грохот боя.
– Нам туда, в глубине леса санитарные палатки. Там же и тягло.
Разорвавшийся близко вражеский снаряд, обдав упругим, горячим воздухом и песчаной пылью, прибавил прыти.
Подводу удалось взять только одну, так как три телеги с тяжелоранеными бойцами ушли в тыл еще утром. Военврач, понимая, что без боеприпасов полк обречён, выделил старого мерина с широкой телегой, приспособленной для перевозки раненых. Время бежало быстро. Припекало сухое августовское
К полуторке, постоянно понукая мерина, подъехали к двенадцати часам. Принялись собирать разбросанные по траве ящики. Они оказались санинструктору не под силу. Лейтенант носил один, девушка только отыскивала следующий. Пыталась подхватить за ручку, делала несколько шагов и спотыкалась. Лейтенант отбирал ручку, брал ящик на себя и, едва ли не бегом, с мокрой от пота спиной – к телеге.
– Вы лучше сухари из кабины выньте и к телеге несите, – сказал лейтенант, обливаясь потом.
С тревогой в душе услышали усиливающийся гул боя. Особенно часто били вражеские пушки. Полчаса назад было тише. Встревожились: устоит ли сегодня полк? По словам санинструктора, в ротах осталось по два-три десятка бойцов. Бутылки с зажигательной смесью кончились, гранат противотанковых в обрез. Кстати, в кузове были два ящика «лимонок», столько же противотанковых гранат, но всё больше патроны в запаянных цинках и – три коробки мыла. Что несказанно удивило Таню.
– Это тол, товарищ санинструктор, и взрыватели к нему. Пока всё это богатство оставим здесь. Замаскируем. Повозка-то одна, всё не увезёшь.
Торопливо, слыша нарастающую танковую стрельбу, тронулись, выскочили из лесочка на поляну, скатились в ложбинку и тут появился проклятый «фоккер». Он шёл низко, бояться некого! И ударил прицельно. Шальная пуля вспорола бок лошади. Она тут же рухнула. Тане показалось, что слышит смех удачливого и ненавистного фашиста, и кубарем свалилась с подводы.
«Фоккер» развернулся, чтобы расстрелять лейтенанта и санинструктора. Но Белухин успел вооружиться вторым «дегтярем» и в упор всадил очередь зажигательными под брюхо самолёта – этакого радостного покорителя Европы. Машина взмыла вверх, с разворотам на запад, но тут же вспыхнула. Видимо, пуля угодила в бензобак.
– А-а, стервец! Налетался, наскалил зубы! – вскричал лейтенант.
И подумал: не зря выбор возглавить диверсионную группу упал на него, как на стрелка, бьющего в десятку.
На стрельбах в училище приезжий полковник-инспектор из органов разведки сразу же обратил на курсанта внимание. Попросил повторить стрельбу по новой мишени. Костя всадил пули в десятку.
– Чья это мишень? – спросил полковник.
– Курсанта Белухина, – ответил начальник училища. – Таков его почерк из любого оружия, товарищ инспектор. Белухин, ко мне!
Рослый и стройный курсант с короткими русыми волосами выскочил из строя и бегом направился к командирам.
– Товарищ генерал, курсант Белухин по вашему приказанию прибыл, – козырнул Костя.
– Где так научились стрелять? – спросил инспектор.
– В тирах, товарищ полковник, когда на пиротехника собирался учиться в столице. Для кино.
– В тирах многому не научишься, – усомнился полковник, – там мишень почти под носом.
– Глаз и рука у него от отца – красного командира, к сожалению, погибшего в Туркестане. Словом, стрелок, минёр, спортсмен и полиглот, – доложил горделиво начальник училища.
– Какие знаете языки?
– Немецкий, французский и немного английский, товарищ полковник.
– Такой молодец для нас подходит. Забираю, товарищ генерал. Кто ещё десятку выбивает?
– Стреляют неплохо, но в десятку редко. Опыта мало.
Инспектор посмотрел документы курсанта Белухина. Отец, красный кавалерист, погиб в Туркестане, мальчик рос с матерью и дедом в одной из деревень Сибири, остался доволен и выдал начальнику училища предписание: отправить курсанта на базу разведывательного управления для особой подготовки. Назавтра Белухин отбыл в Подмосковье, где в лесном массиве с часовыми на вышках шло изнурительное обучение курсантов, собранных отовсюду, стрельбе из различного оружия, в том числе из снайперской винтовки, рукопашному бою, владению вражеским оружием, разведке, ориентировке на местности, выносливости и многому другому, о чём Костя даже не мог подумать. Преподавателю-полковнику, что нашёл его в училище, понравилось увлечение курсанта пиротехникой с гражданки.
– Это будет ваш козырь в будущих операциях, и конечно же безупречная стрельба.
Полковник оказался прав. Горит первый стервятник где-то в лесу…
Таня сидела на земле и плакала то ли от радости, то ли от горечи: как же они повезут это военное богатство на передовую, которая к этому часу, по всей видимости, уже смята? Рёв вражеских танков сюда доносился отчётливо и уходил в сторону шоссейной дороги, ведущей к железнодорожному узлу, давно разбомблённому авиацией.
Лейтенант по-своёму понял слёзы девушки, слыша танковый гул почти без пушечного огня.
– Вы дрались в полку не один день, знаете его боеспособность, считаете, оборона прорвана и немцы уходят вперёд, не встречая сопротивления?
– Нет, я так не подумала, я от радости за меткий «дегтярь». Помогите мне встать.
Лейтенант подал руку, поддернул девушку. «Пушинка», – подумал Костя. Она вскочила, и резкая боль в правой ноге вызвала короткий вскрик.
– Что с ногой?
– Видать, сильно потянула сухожилия, когда спрыгнула с повозки под огнём «мессера».
– Это не «мессер», а однопилотный истребитель «Фокке-Вульф». Давайте помогу снять сапог, посмотрим.
У них то и дело с официального «вы» речь скатывалась на «ты».
– Помоги, я так боюсь всяких болей, но буду терпеть. – Она умоляюще смотрела на лейтенанта. Скорее всего, с любовью. За сбитый самолёт врага? Или от того, что он молод, симпатичен, с короткой стрижкой под пилоткой, светлоглазый и такой сильный? Нет-нет, она даже и подумать не могла, что он мог её бросить, и так умоляюще смотрела? Если бы у неё появилось такое сомнение, она бы просто возненавидела себя за слабую веру в товарища. Она знала, что вера эта могучая, несгибаемая даже при самых страшных обстоятельствах, под влиянием которых у кое-кого вызревает предательство, с чем, к сожалению, ещё придётся столкнуться. Нет, она так нежно смотрела на него, что за этим угадывалось зарождение первой девичьей любви. Но лейтенант тогда не понял этого взгляда и сосредоточил всё свое внимание на травмированной ноге санинструктора. Он умел вправлять вывихи, учили в лагере, не раскрывая будущее назначение каждого, кто был с ним в группе.