Очерки истории цивилизации

Уэллс Герберт Джордж

В той степени, в какой христианство отвергало божественность цезаря и имперские институты, его следует расценивать как движение мятежное и разрушительное, и таким оно воспринималось большинством императоров до Константина Великого. Оно столкнулось с открытой враждебностью и, наконец, систематическими попытками подавить его. Деций (195–251) был первым императором, который организовал официальные гонения на христиан, а великой эрой мучеников было время Диоклетиана (303 и последующие годы). Гонения Диоклетиана были, несомненно, кульминацией борьбы старой идеи бога-имератора против уже мощной и многочисленной организации, отвергавшей его божественность. Диоклетиан реорганизовал монархию в сторону крайнего абсолютизма, отменив последние пережитки республиканских институтов. Он был первым императором, полностью окружившим себя благоговейным этикетом восточного монарха. Логика этого шага требовала от него полного истребления той системы, которая открыто отвергала его. Пробным камнем для христиан стало требование их гонителей принести жертву императору.

«Хотя Диоклетиан, по-прежнему не склонный к пролитию крови, сдерживал

ярость Галерия, [43] предлагавшего, чтобы каждого, кто откажется совершить жертвоприношение, немедля бы сожгли живьем, — наказания, наложенные на упрямых христиан, можно было полагать достаточно суровыми и действенными. Постановили их церкви во всех провинциях Империи разрушить до основания и выносить смертный приговор всем, кто дерзнет проводить тайные собрания с целью совершения религиозных обрядов. Философы, которые теперь приняли на себя неблагодарную роль направлять слепое рвение гонителей, взялись усердно изучать природу и дух христианской религии. И так как им стало известно, что умозрительное учение этой веры излагалось в писаниях пророков, евангелистов и апостолов, они, вероятнее всего, предложили властям, чтобы епископы и пресвитеры передали все свои священные книги в руки магистратов, которым было приказано, под страхом самой суровой кары, сжигать их у всех на виду торжественным образом. Тем же указом имущество церкви было сразу же конфисковано и по частям продано с торгов, поступило в имперскую казну, было даровано городам и корпорациям или же присвоено ненасытными царедворцами. После таких действенных мер, принятых, чтобы искоренить веру и истребить руководство христиан, сочли необходимым подвергнуть самым нестерпимым лишениям тех упрямцев, которые и далее будут отвергать религию природы, Рима и своих предков. Людям незнатного происхождения, как было объявлено, отказывалось во всяких почестях и общественном положении, рабов навсегда лишали надежд на свободу, и все христиане как один объявлялись вне закона. Судьям повелели заслушивать и разбирать все дела, направленные против христиан, самим же христианам возбранялось жаловаться в судах на какие-либо притеснения, которым они подвергались… Но этот указ, едва он был вывешен на самом видном месте в Никомедии, сразу же оказался сорван руками одного христианина, выражавшего при этом самыми грубыми словами свое презрение, равно как и отвращение к таким нечестивым и деспотичным правителям. Подобное преступление, даже по самым мягким законам, приравнивалось к государственной измене и каралось смертью, а если его совершил человек образованный и с положением, то это только усугубляло его вину. Он был сожжен или, скорее, изжарен на медленном огне, а его палачи, усердствовавшие в том, чтобы поквитаться с ним за оскорбление, нанесенное императорам, испробовали все жесточайшие пытки. Но им не удалось ни сломить его самообладания, ни даже согнать с его лица спокойную и вызывающую улыбку, которая, несмотря на предсмертную агонию, оставалась на его лице». [44]

43

Галерий (242–311) — приемный сын и соправитель Диоклетиана.

44

См.: Гиббон Э. История упадка и разрушения Римской империи.

Так со смерти этого неизвестного мученика начались великие гонения. Но, как указывает Гиббон, можно сомневаться, насколько жестоки они были на самом деле. Он определяет общее число жертв этих гонений примерно в две тысячи человек, противопоставляя его множеству христиан, замученных их же собратьями-христианами в эпоху Реформации. Гиббон питал сильные предубеждения в отношении христиан, и в данном случае он, видимо, склонен преуменьшать их стойкость и страдания. Во многих провинциях исполнение этого указа, несомненно, встречало серьезное сопротивление. Но охота за копиями Святого Писания, а также систематическое разрушение христианских церквей все-таки имели место. Были пытки и казни, как и тюрьмы, переполненные христианскими епископами и пресвитерами. Не следует забывать, что христианская община к тому времени уже составляла весьма значительную часть населения и что многие влиятельные чиновники, обязанные проводить в жизнь императорский указ, сами принадлежали к вере, объявленной вне закона.

Галерий, управлявший восточными провинциями, был в числе ярых гонителей, но под конец, на смертном одре (311), и ему стала очевидна безрезультатность его атаки на такое многочисленное сообщество и он издал новый указ о веротерпимости, суть которого Гиббон излагает следующим образом:

«Среди важных забот, коими мы были поглощены, усердствуя ради блага и сохранности Империи, нашим намерением было исправить и восстановить естественный порядок, соответственно закону и заведенным у римлян обычаям. В особенности мы стремились обратить на путь истины и природы христианское поверье, дерзнувшее отвергать религию и обычаи, установленные отцами. Самонадеянно презирая законы и обыкновения древности, они измыслили для себя нелепые правила и воззрения, повинуясь лишь своим прихотям, собрав самое разнородное общество со всех краев Империи. Указы были изданы нами, чтобы принудить их к поклонению богам, но эти христиане предпочли подвергнуть себя опасности и гонениям. Многие из них приняли смерть, но остались еще упорствующие в своих нечестивых заблуждениях, лишившие себя возможности отправления религиозных обрядов со всем сообществом. Мы намерены распространить и на этих несчастных блага нашего общеизвестного милосердия. Мы позволяем христианам, таким образом, свободно исповедовать свои взгляды и собираться в своих молельнях, не опасаясь нашего неудовольствия, предполагая, что они всегда будут сохранять

должное почтение к установившимся законам и властям. Другим предписанием мы ставим в известность о нашем решении судей и магистраты, и мы ожидаем, что такое снисхождение позволит христианам возносить молитвы божеству, которому они поклоняются, для спокойствия и процветания нашего, их собственного и Республики».

Еще несколько лет — и на императорский престол взошел Константин Великий, сначала как соправитель (306), а затем как единоличный правитель, и самые худшие испытания для христиан останутся в прошлом. Если христианство было мятежной и деструктивной силой в отношении языческого Рима, внутри своего сообщества оно было силой объединяющей и организующей. На этот факт не мог не обратить внимание гений Константина. Дух Иисуса, несмотря на все догматические раздоры, нес взаимопонимание христианским общинам по всей Империи и далеко за ее пределами. Новая вера шла к варварам, преодолевая все границы, в Персии и Центральной Азии у нее также были последователи. Только христианская вера могла дать надежду на нравственную сплоченность, и Константин сумел разглядеть это в нагромождении ограниченности, корысти и карьеризма, среди которого ему предстояло править. Она, и только она, имела все средства и все возможности собрать воедино волю народа, без которой Империя расползалась на части, как истлевший лоскут.

В 312 г. Константину пришлось сражаться за Рим и за свое положение с Максенцием. Он первым приказал изобразить крест на своих знаменах и щитах и во всеуслышание объявил, что Бог христиан сражался за него и даровал ему полную победу в битве у Мильвиева моста возле Рима. Этим шагом он отрекся от всех тех претензий на божественность, которые тщеславие Александра Великого впервые принесло в западный мир. Под рукоплескания и с энергичной поддержкой христиан он стал монархом еще более абсолютным, чем даже Диоклетиан.

Еще через несколько лет христианство стало официальной религией Империи, а в 337 году, уже на смертном одре, Константин принял крещение.

Константину Великому принадлежит в истории место не менее значимое, чем Александру Македонскому или Октавиану Августу. О его характере и личной жизни нам известно очень мало: современные ему историки не сохранили для нас живых, личных подробностей о нем. Мы можем лишь прочесть, как поносили его враги, сравнив это с неприкрыто льстивыми панегириками. Но никто из писавших о нем не дает нам живого портрета, Константин для них — символ, знак своей эпохи. Враждебный ему Зосим [45] утверждает, что Константин (как и Саргон I) был незаконнорожденным — его отец был знатным полководцем, а мать, Елена, содержала постоялый двор в Нише. Гиббон, однако, придерживается мнения, что он родился в законном браке.

45

Зосим (конец V в.) — позднеримский историк, резко критиковавший политику Константина I и Феодосия I.

Как бы то ни было, его рождение не давало ему никаких преимуществ, и только талант Константина проложил ему путь наверх. Он был малограмотен, греческий знал плохо или даже совсем его не знал. По всей видимости, он действительно изгнал своего старшего сына Криспа и приказал казнить его по наветам мачехи, Фаусты. Но, как сообщается, когда впоследствии он убедился в невиновности Криспа, приказал казнить и Фаусту — по одной версии, ее заживо сварили в ее ванне, а по другой — раздели и бросили на растерзание диким зверям в безлюдных горах. Впрочем, есть вполне заслуживающие доверия документы, утверждающие, что она пережила своего мужа-императора. Но даже если ее и казнили, три ее сына вместе с двумя племянниками все равно были объявлены наследниками Константина.

Если личность Константина Великого для нас остается словно скрытой за дымкой столетий, если обстоятельства его домашней жизни не говорят ни о чем, кроме какой-то смутной трагедии, мы все же можем догадаться о том, чем жил и о чем думал этот человек. Это была очень одинокая жизнь, особенно в последние его годы. Константин Великий был более самодержцем, чем кто-либо из императоров до него, но можно понять это и так, что у него было меньше совета и помощи. Класс людей, надежный и думающий о благе общества, не сохранился; ни сенат, ни собрания не разделяли и не развивали планов императора. Насколько глубоко он понимал уязвимость своей Империи для внешних вторжений, насколько ему был очевиден ее окончательный крах, который приближался, мы можем только догадываться. Константин сделал своей фактической столицей Никомедию в Вифинии, Константинополь за Босфором еще строился, когда он умер. Как и Диоклетиан, он, должно быть, понимал, насколько непрочны внешние границы его владений, поэтому он пристально следил за тем, как обстоят дела за их рубежами, особенно на территориях нынешних Венгрии, Южной России и Черноморского региона. Константин реорганизовал бюрократическую машину Империи, написал для Империи новые законы и постарался установить династию.

Он без устали трудился над переустройством своей державы; с хозяйственным упадком он пытался справиться, насаждая своего рода кастовую систему. В этом он продолжил работу своего великого предшественника Диоклетиана. Он попытался превратить крестьян и мелких земледельцев в подобие касты, запретив им оставлять свои земельные участки. Фактически он сделал попытку превратить их в крепостных. Приток рабов за счет захвата новых земель, как прежде, прекратился: Империя теперь была не агрессором, но сама вынуждена была отражать агрессию. Константин пытался найти выход из этого положения с помощью крепостного хозяйствования. Его созидательные усилия потребовали и беспрецедентно тяжелых налогов. Все это говорит об одиноком и мощном уме, способном управлять людьми и народами. Константин первым понял очевидность того, насколько необходима его Империи объединяющая моральная сила, если он хочет удержать ее от развала. Именно в этом и заключается его неповторимая роль в истории.