Очерки истории европейской культуры нового времени
Шрифт:
Думаю, точное совпадение событий во времени (весна 1968 года) – это, пожалуй, случайность. Закономерно, однако, то, что обе существовавшие тогда социально-экономические системы не отвечали общественным идеалам европейцев. Как западных, так и восточных. Правда, Иммануэль Валлерстайн утверждает, что в мире существует только одна система – капиталистическая. Со своим центром (Европа и США) и периферией (все прочие страны). Возможно, это и не совсем так (Китай еще не сказал своего последнего слова), но в любом случае обе системы в конце 1960-х были между собой связаны, подобно сообщающимся сосудам. О «Пражской весне» и о диссидентских движениях в странах Восточной Европы русскоязычный читатель наслышан, а вот о студенческом бунте во Франции он, думаю, знает меньше. О причинах и следствиях этого бунта и пойдет здесь речь.
В середине
И тут неожиданно грянул 1968 год. В Париже, откуда в конце XVIII века буржуазные порядки распространились по Европе, а затем и по всему миру, произошла антибуржуазная революция и кажущаяся незыблемой капиталистическая система едва не рухнула. Во Франции это случилось уже во второй раз. Столетием раньше была Парижская коммуна, теперь же был «Красный май».
Как вызревало недовольство?
Сразу признаюсь, что не считаю, будто бунтующие студенты представляли интересы большинства французов и, тем более, всех европейцев. «Красный май», на мой взгляд, выявил недовольство лишь весьма незначительного меньшинства жителей Западной Европы – интеллектуальной элиты. Но не забудем, что эта социальная прослойка еще влияла тогда на формирование общественных идеалов. Неудовлетворенность интеллигенции существующим положением вещей возникла не вдруг. Она вызревала десятилетиями. Предполагаю даже, что капиталистическая система, с тех пор как она окончательно утвердилась в Европе, никогда не была особенно популярной в среде гуманитариев и связанных с ними социально активных представителей европейской общественности. Как, разумеется, и в рабочей среде. Чтобы подтвердить эту версию, посмотрим, что предшествовало студенческим волнениям 1968 года.
Современные либерально-демократические системы в большинстве европейских стран утвердились после Версальского мирного договора и ликвидации германской и австро-венгерской монархий. Но ненадолго. Очень скоро, как грибы после дождя, стали расти право– и леворадикальные движения. Активисты этих движений требовали немедленной смены системы и любым путем пытались этого добиться. Начинали «левые»: советские республики в Венгрии и Баварии, коммунистические восстания в европейских странах в 1918–1919, 1923 и 1927 годах. Вскоре, однако, разыгрались и «правые». Еще в 1920-е годы, то есть до начала мирового экономического кризиса, во многих европейских государствах произошли праворадикальные перевороты. В Венгрии, как только оттуда ушли войска Антанты, жесткий авторитарный режим установил адмирал Хорти. В Италии в 1922 году после похода «чернорубашечников» на Рим власть захватили фашисты Муссолини. В 1923 году диктатуры утвердились в Испании (Примо де Ривьера) и Болгарии (Цанков), в следующем году – в Албании (полковник Зогу), еще через год – в Польше (маршал Пилсудский) и в Румынии (Авереску). Тогда же военная хунта взяла в свои руки власть в Португалии. В 1929 году пришли к власти радикальные националисты в Югославии. А потом началась Великая депрессия. В 1934 году под давлением фашистов из военизированной организации «Хеймвер» жесткий полицейский режим был установлен в Австрии. Через год генерал Метаксас стал диктатором Греции. В Испании через пять лет после того, как там победила республика, против нее поднял мятеж, а затем установил свою диктатуру генерал Франко. Но самое страшное случилось в центре Европы, в Германии, где в 1933 году всю полноту власти получил вождь нацистов Адольф Гитлер.
Таким образом, перед началом Второй мировой войны либерально-демократические формы правления сохранялись лишь в меньшинстве европейских стран – во Франции (там после кризиса наметился определенный сдвиг влево и в 1936–1938 годах у власти находился Народный фронт), в Англии (где, напротив, после 1931 года произошел поворот вправо и подавляющее большинство мест в парламенте получили консерваторы), а также в Бельгии, Голландии, Швейцарии и скандинавских странах. И это все. На юге и на западе Европы демократий не было совсем, а на востоке до 1938 года она сохранялась в одной только Чехословакии, окруженной тесным кольцом стран с диктаторскими режимами.
А потом была война, и надо признать, что либеральные демократии проявили себя в этой войне отнюдь не лучшим образом. На них лежит вся вина за «мюнхенский сговор» 1938 года и значительная доля ответственности за то, что не удалось договориться с Советским Союзом о коллективных действиях в защиту Польши. И потом демократические государства долго не решались воевать с нацизмом по-настоящему. Потому и уступили Гитлеру в мановение ока всю Европу, кроме Англии, укрывшейся за Ла-Маншем. Трудно сказать, чем бы завершилась эта война, если бы Гитлер, прежде чем штурмовать Британские острова, не решил принудить к капитуляции СССР. Там-то он и сломал себе зубы. Англия и США помогали, конечно, Советскому Союзу поставками по ленд-лизу и военными действиями в Африке (несопоставимыми по своим масштабам со страшными битвами на Восточном фронте), но главная заслуга в разгроме гитлеровского нацизма, безусловно, принадлежит народам СССР.
Неудивительно, что в первые послевоенные годы многие западные европейцы симпатизировали социализму, который якобы (так им казалось) был построен в стране-победительнице. Многие европейские интеллигенты сочувствовали правящему в СССР режиму и раньше. Об ужасах коллективизации, об искусственном голоде 1933 года, который унес миллионы крестьянских жизней, на Западе мало кто знал. Репрессии 1936–1938 годов совсем скрыть было невозможно, но Сталину удалось убедить большинство «левых» европейцев в том, что репрессированные и впрямь являлись «врагами трудового народа». Сделать это было не так уж сложно, поскольку западные интеллектуалы очень уж хотели обмануться. Все они были противниками фашизма, а линия фронта в борьбе с фашизмом пролегала тогда в Испании, где республиканцы воевали против Франко, на стороне которого были Гитлер и Муссолини. Западные демократии смотрели на эту войну как бы со стороны, а СССР активно поддерживал оружием и военными специалистами республиканцев. Пакт Молотова – Риббентропа был своеобразным холодным душем для европейских антифашистов, но после вторжения Гитлера в Советский Союз и о нем забыли.
К концу войны коммунистические идеи стали весьма популярными в Западной Европе благодаря победам Красной армии и активному участию коммунистов в сопротивлении немецкой оккупации. Коммунисты Италии и Франции входили в первые послевоенные правительства своих стран. В 1947 году в Итальянской компартии состояли 2 миллиона 250 тысяч человек. При решающем участи левых сил в Италии в том же году была ликвидирована монархия и принята одна из самых демократических в Европе конституция. На первых выборах в парламент итальянские коммунисты получили около 27 % голосов. Во Франции 1946 года на парламентских выборах у коммунистов было даже относительное большинство (28 % голосов). Их лидер Морис Торез стал вице-премьером.
В это же время усилили свое влияние на массы и социал-реформистские партии. В той же Франции и Италии социалисты получали на выборах миллионы голосов. В Британии на парламентских выборах 1945 года лейбористы нанесли поражение консерваторам (хотя тех и возглавлял один из главных героев войны Уинстон Черчилль). Тогда же социалист ван Аккер стал во главе правительства в Бельгии, а в Голландии два года спустя исполнительную власть возглавила Партия Труда. Рабочие и социал-демократические партии после войны стали решающей силой в скандинавских странах.
Суммируя вышесказанное, можно утверждать, что социалистические идеи в послевоенные годы привлекали граждан западноевропейских демократий гораздо больше, чем буржуазно-либеральные ценности. Вот только между собой социалисты и коммунисты договориться никак не могли. Безусловно, было немало внутренних поводов для разногласий между левыми партиями, но главная причина конфликтов между коммунистами и социал-реформаторами была тогда все же связана с быстро меняющейся обстановкой в мире.
Фултонская речь Черчилля, положившая начало «холодной войне», не произвела, думаю, на левых, привыкших не доверять консервативным политикам, особого впечатления. Сомнения в необходимости ориентироваться на СССР как на оплот социализма у них, тем не менее, появились. Порождала эти сомнения прежде всего политика Сталина в Восточной Европе. Невозможно было скрыть от мира грубое попрание демократических свобод в Польше, Венгрии, Чехословакии, особенно в Восточной Германии, где в 1953 году войска подавили рабочее восстание. Люди в большом числе бежали из так называемых стран «народной демократии» на Запад и рассказывали там о правящей у них на родине диктатуре, о жестоких репрессиях и о значительно более низком, чем в Западной Европе, уровне жизни.