Очерки истории средневекового Новгорода
Шрифт:
Предположив выше, что пять монастырей, у которых Иван III в 1478 г. конфисковал половину владений, были кончанскими, находившимися в таких же отношениях со своими концами, как Юрьев монастырь со «всем Новгородом», мы должны теперь обсудить одно обстоятельство, кажущеся на первый взгляд противоречивым. Если эти монастыри кончанские, а монастырские печати в некоторых случаях употребляются в качестве кончанских, следовало бы ожидать, что при грамотах должны оказаться буллы именно перечисленных в 1478 г. монастырей. Действительно, в двух случаях такие совпадения наблюдаются: в качестве печати Неревского конца использована булла Никольского монастыря, а в качестве Плотницкой печати – булла Антониева монастыря. Однако в Славенском конце употребляется булла не Михайловского на Сковородке, а Павлова монастыря; в Загородском конце также применяется булла не Аркадиева, а Никольского на Поле монастыря. Думается, что на самом деле противоречия здесь нет.
Михайловский Сковородский монастырь расположен в 3 км
Высказанные впервые еще в 1963 г. [365] наблюдения над составом кончанских монастырей и их городских филиалов долгое время сохраняли характер гипотезы. Однако в 1986 г. В. Д. Назаров опубликовал интереснейшее исследование об особенностях взимания пошлины в некоторых монастырских владениях, когда в числе получателей доходов названо некое множество лиц, никогда не фигурирующее в обычных случаях. Такими особенностями обладали владения Юрьева, Антониева, Аркадиева, Благовещенского, Никольского Неревского монастырей, демонстрируя последовательное совпадение со списком предполагаемых кончанских монастырей. Отсутствие среди обладающих указанными особенностями Михайловского, Павлова и Никольского на Поле монастырей В. Д. Назаров убедительно объясняет неполнотой кадастровых сведений как раз для тех территорий, где были расположены владения этих монастырей. Зато такими особенностями обладали владения Варварина монастыря Людина конца, в котором, таким образом, возможно усматривать городской филиал загородного Благовещенского монастыря [366] .
365
Янин В. Л. Из истории высших государственных должностей в Новгороде // Проблемы общественно-политической истории России и славянских стран. М., 1963. С. 118–127; Он же. Очерки комплексного источниковедения: Средневековый Новгород. М., 1977. С. 136–149.
366
Назаров В. Д. Из истории землевладения и хозяйства монастырей Новгорода в XV в. (К особенностям новгородской социальной структуры) // Аграрный строй в феодальной России. XV – начало XVIII вв.: Сб. ст. М., 1886. С. 26–54.
О существовании юрисдикции концов относительно входящих в их структуру монастырей свидетельствует известная Подтвердительная грамота Славенского конца Савво-Вишерскому монастырю 60-х гг. XV в., в которой говорится о передаче монастырю «кончанской земли», «а стояти за ту землю, и за игумена, и за старцовъ посадникомъ, и тысяцкимъ, и боярамъ, и житьимъ людемъ, и всему господину Славенскому концу» [367] . Таким образом, новгородскую архимандритию следует представлять себе в виде особого государственного института, зависимого от архиепископа только в области церковно-канонического права, подчиняющегося боярскому вечу и формируемого на вече, опирающегося на кончанское представительство и экономически обеспеченного громадными монастырскми вотчинами. В системе новгородских республиканских органов архимандрития была постоянно прогрессирующим институтом, поскольку процесс увеличения ее богатств был необратим.
367
ГВНП. С. 148, № 91. Обоснование существенно уточненной даты см.: Янин В. Л. Новгородские акты XII–XV вв. Хронологический комментарий. С. 221–222.
Как и любой государственный институт, архимандрития находилась в движении, определяемом столкновением противодействующих факторов. Надо полагать, что толчок к ее возникновению был положен той коллизией, которая неизбежно вела к перманентному конфликту между боярством и архиепископской кафедрой. Основывая ктиторские монастыри, боярские семьи на протяжении многих поколений оставались по существу не только вкладчиками своих обителей, но в известной степени и депозиторами собиравшихся в них земельных и других богатств, имея полное право рассчитывать в случае необходимости на обратную связь. Между тем сохранение монастырской системы в руках архиепископа, беспредельно обогащая кафедру, лишало бы ктиторов действенного контроля за «депонированными» богатствами.
На первом этапе формирования новгородской монастырской системы, когда монастырей было мало и они еще не окрепли материально, архимандрития, по-видимому, играла не очень заметную роль. Однако примерно с рубежа XIII–XIV вв. обстановка решительно меняется. На протяжении XIV – начала XV в. наблюдается процесс резкого увеличения числа новгородских монастырей, подавляющее большинство которых возникает на основе боярского ктиторства. К концу первой трети XV в. в самом Новгороде и его ближайших (на
368
Исторические разговоры о древностях Великого Новагорода. М., 1808. С. 81–88; Опись Новгорода 1617 года. М., 1984. Ч. 2. С. 322–330.
Вместе с тем, однако, и сама система такого контроля приближается к самому объекту контроля. Имею в виду очевидное предпочтение кончанской организации черного духовенства перед общегородской централизацией, воплощенной в новгородской архимандритии. Если использование монастырских печатей в качестве кончанских прямо свидетельствует о сращении мирской администрации городских концов с администрацией кончанских монастырей, то не менее значительным представляется отсутствие среди памятников новгородской сфрагистики печатей архимандритов. Можно предположить, что в какой-то момент кончанская монастырская собственность оказалась в таком же отношении к архимандритам, в каком поначалу была архимандрития по отношению к архиепископской кафедре.
Предложенные здесь наблюдения характеризуют организацию новгородского черного духовенства как специфическую структуру, само существование которой вызвано к жизни особенностями социального и политического устройства Новгорода. В недавнее время была предпринята попытка обнаружить аналогии этой системе в других древнерусских городах [369] . К сожалению, круг источников изучения этой темы крайне мал.
Рис. 9. Софийский собор (фото М. В. Максимова)
369
Щапов Я. Н., Соколова Е. И. Архимандрития в древнерусском городе // Церковь, общество и государство в феодальной России: Сб. ст. М., 1990. С. 40–46.
Рис. 12. Собор Антониева монастыря (фото Э. А. Гордиенко)
Рис. 13. Никольский собор на Ярослававом дворище (фото Е. А. Рыбиной)
Рис. 18. Кратир Братилы (фото Е. В. Гордюшенкова)
Рис. 19. Икона «Знамение» (оборотная сторона) (фото Е. В. Гордюшенкова)
Рис. 21. Икона «Битва новгородцев с суздальцами» (фото Е. В. Гордюшенкова)
Рис. 29. Церковь Спаса на Нередице (фото Е. А. Рыбиной)
Рис. 34. Икона с изображением св. Николая Мирликийского (фото Е. А. Рыбиной)
Городское боярское землевладение (на примере клана Мишиничей-Онцифоровичей)
Открытие новгородских берестяных грамот, справедливо оцененное исследователями как открытие принципиально нового источника по истории средневековой Руси, вызывает к жизни множество проблем. Это открытие, ставшее достоянием исторической науки в целом и существенно пополнившее фонд письменных источников, в то же время остается в первую очередь объектом специального археологического изучения, вне которого практически немыслим источниковедческий анализ берестяных грамот.
Связь новгородских берестяных грамот с археологией не сводится к тому, что грамоты добыты в процессе раскопок, или к тому, что в основе их датирования лежит стратиграфический принцип. Существо дела состоит в том, что берестяные грамоты, обнаруженные в ходе систематических раскопок, составляют только часть обширного археологического комплекса, в который входят прослойки культурных напластований, постройки древних усадеб, а также многочисленные древние предметы. И если для истолкования текста грамоты важна общая характеристика связанного с ней комплекса, то и самый текст берестяного документа является важнейшим в руках археолога инструментом для понимания раскапываемого комплекса.