Очищение
Шрифт:
Коньком Шульмана было устранение неудобных людей. Назойливых поклонников, вымогателей, торговцев наркотиками, которые отказались поставлять их нужному таланту, так чтобы те могли очиститься к съёмкам или продали таланту дрянь, вызвавшую досадную передозировку, профсоюзных деятелей, которые стали слишком жадными или поглупели и не остались в списке студии. Шикс — старлеток или звездочек, которые после субботних вечеринок спутали страстные любовные ласки с изнасилованием, поднимали шум и донимали полицейских своими жалобами, настырных матерей, которые вмешивались в дела многообещающих детей-звёзд и задавали слишком много финансовых вопросов, бывших
Марти гордился своей изобретательностью в организации исчезновений таких людей. Он использовал прямое убийство только как последнее средство, потому что представлял опасности непредвиденной «отдачи». Кроме того, он считал убийство последним делом, грубым и безвкусным, которым занимаются примитивные гои — гангстеры и хулиганы. По мнению Шульмана, в таких делах евреи всегда были намного умнее и всегда демонстрировали больше творческого подхода и изящества. Иногда достаточно было просто дать денег, чтобы убедить какого-нибудь папарацци переехать в Нью-Йорк, или несостоявшуюся актрису — убраться восвояси.
Когда шекели не помогали, часто срабатывал шантаж. В Голливуде у каждого был свой «скелет в шкафу», поэтому Шульман неутомимо выискивал тайны и выгодно использовал их как средство заставить других работать на себя. Затем следовала тщательно подстроенная провокация, или в напиток жертвы незаметно подбрасывался наркотик ЛСД. Жертвы Шульмана часто исчезали в тюрьмах, психолечебницах и тщательно охраняемых центрах социальной реабилитации, которые в действительности были частными тюрьмами киностудий.
Иногда хватало избиения до полусмерти в каком-нибудь глухом переулке или в гараже некими особого рода наёмниками Шульмана, чтобы человек всё понял, хотя, когда до этого доходило, Марти и сам никогда не стеснялся закатать рукава и испачкать руки. Любимым инструментом исправления наглых гоев был запачканный кровью ломик, который Шульман возил в багажнике своего «линкольна» городской модели с израильским флагом на заднем стекле, и наклейками — «Еврейское каноэ» на переднем бампере и «Поцелуй мне, я — еврей!» на багажнике.
Сердце Шульмана переполняли гордость и надежда, когда его вызвали в Бункер, и главные люди в кинопромышленности дали ему задание найти и обезвредить разведывательную сеть Добрармии в Голливуде. Это будет его величайшее дело. Он поразил уцелевших боссов и управляющих киностудий, согласившись выполнить работу бесплатно, просто из Ахават Исроел — любви к еврейскому народу. Шульман, как и все они, понимал, что сможет превратить свой успех в миллионы долларов, не получив от боссов ни единого цента оплаты. После окончания дела, один договор на издание книги должен принести ему несколько миллионов долларов. Плюс работа выполнялась без ограничения текущих расходов, и Шульман мог мотать деньги по своему усмотрению.
— Я хочу просить только об одном, — сказал он в конце встречи. — Когда вы соберётесь снимать кино об этом величайшем моём подвиге, я
Озадаченный Блостайн согласился. Шульман был на седьмом небе. Он прожил всю свою жизнь рядом с кинозвёздами, и теперь после многих лет получал шанс стать одним из них.
Шульману выделили собственный кабинет в Бункере, уютный уголок с ковром, столом красного дерева и секретаршей, но он лишь заглянул туда и отказался.
— Нет-нет, — заметил он своему зятю Данцигеру, — Это серьёзное дело. Мне нужно место для работы, а не для болтовни.
Вместо этого Шульман занял закуток в подвале рядом с гудящей системой кондиционирования воздуха, где он поставил пару металлических столов, складной стол и несколько старых скрипучих вращающихся кресел, которые нашёл на складе вместе со старыми картотечными ящиками. На один стол он поставил новый компьютер с быстродействующей радио- и спутниковой связью. А в ящик другого стола сунул бутылку виски «Джек Дэниелс» и свой автоматический пистолет 45-го калибра.
Шульман всегда держал то и другое в любом столе, которым пользовался. Они отвечали его представлению о самом себе как Филипе Марлоу — герое романов Рэймонда Чандлера. Шульман даже держал собственную контору в захудалой части центра города, со своим именем на матовой стеклянной двери. У него ушло несколько месяцев, чтобы найти место с кричащей неоновой рекламой, мерцающей ночью за окном на втором этаже, чтобы воссоздать подлинное окружение частного сыщика. Голливудская клиентура Шульмана клевала на это.
Дейв Данцигер должен был играть роль связного с боссами и следить, чтобы у Шульмана имелось всё, в чём тот нуждается. Он зашёл к Марти на следующее утро после того, как сыщик поселился в подвале.
— Я дал тебе кабинет у зала рядом с моим собственным, а ты зачем-то выбрал эту помойку? — спросил он, оглядывая убогую комнатушку.
— Я буду сидеть здесь как созерцающий Будда и докажу на все времена, что еврейский мозг выше нацистской грубой силы, — напыщенно взмахнул руками Шульман. — Ты достал у ФБР, что я просил?
Данцигер открыл портфель и вынул огромную папку-гармошку, такую толстую, что он еле мог держать её одной рукой.
— Наш бойчик в ФБР уверял меня, что здесь весь существенный материал, всё, что они разузнали, и что, по их мнению, может что-нибудь значить. Если по твоему в этой папке чего-нибудь не хватает, документов, показаний свидетелей, чего угодно, дай мне знать, и я достану это для тебя. Тебе ещё что-нибудь нужно?
— Сейчас мне нужно, чтобы ты, как амёба, отделился. Я хочу сесть и прочитать всю эту папку, а потом подумать над начинкой. А когда всё обдумаю, сегодня, завтра или на следующей неделе, поднимусь к тебе наверх.
Шульман читал быстро и имел почти фотографическую память. Как только Дейв ушёл, Шульман налил себе огромную кружку чёрного кофе из кофейника в углу, сдобрил щедрой порцией «Джека Дэниелса» и уселся за папку, украденную в ФБР. К четырём часам того же дня он уже был в кабинете Данцигера и вернул ему огромную папку.
— Можешь забрать её, пока у нашего друга не начались неприятности. Теперь она вся в моей копф [68] . Я сделал несколько заметок и пару копий, — сказал Шульман, взгромоздившись на полированный стол Данцигера.
68
«голова» на идиш — Прим. перев.