Очищение
Шрифт:
— Ну да, я видел, что у неё зажёгся свет.
— Чарли, пожалуйста, не надо…
— Нет-нет, не бойся. Она понятия не имеет, что происходит, она — обычная гражданка, а мы не воюем с гражданами, когда можем избежать этого. Как быстро полиция доберётся до этого участка леса?
— Через четыре-пять минут в зависимости от их занятости.
— Тогда нам надо убираться, быстро! Возьми свою сумку.
Чарли заранее настоял, чтобы Эрика на крайний случай собрала в сумку самые необходимые вещи: одежду, деньги и несколько поддельных документов, которые ей передали из Добрармии. Не говоря ни слова, она пошла в спальню, взяла сумку из шкафа, и принесла её в гостиную.
— Возьми
Он зашёл в спальную и быстро натянул собственную одежду и туфли. Когда он вернулся, Эрика стояла у книжной полки, быстро отбирая книги.
— Ты берёшь своего Генри Лоусона? — спросил Рандалл.
— Конечно, — ответила Эрика.
Вдали послышались полицейские сирены.
— Они поют нам песню, малыш. Пора рвать когти, — поторопил Рандалл.
Эрика застегнула холщовую сумку и напоследок окинула взглядом квартиру.
— Ну вот, — вздохнула она. — Кто мог подумать. Двенадцать лет пролетели как один миг. Этот город, улица, моё ремесло, моя жизнь — всё пропало.
— Мне жаль, Эрика, — с состраданием проговорил Рандалл. — Честное слово.
— Я никогда не была из тех людей, которые думают, что можно играть в кости, но ничего не выкладывать на стол, Чарли, — ответила она. — И не променяла бы эти последние два месяца ни за что на свете. Никаких сожалений. Пошли.
Неделю спустя, утром Джулия Лир сидела за столом на кухне в своей квартире в Бербанке, завтракая рогаликом с половинкой грейпфрута и ломая голову над тем, что ей делать с остатком жизни. Майрон Сильверстайн, похоже, сдержал своё слово. Рынок труда в Лос-Анджелесе, обычно гибкий, теперь для неё буквально высох, по крайней мере, в шоу-бизнесе. Джулия звонила всем, с кем когда-нибудь пересекалась в телевизионном бизнесе или киноиндустрии, а ведь за годы, прожитые в Калифорнии, она познакомилась с множеством народа. Большинство даже не ответили на звонки Джулии, а те, кто перезвонил, сочувствовали, но помочь не могли.
Слово было сказано. Она стала для всех «Неприкасаемой», с большим клеймом «Весёлого Роджера», выжженным на лбу.
— Джулия, мне чертовски жаль, поверь, — сказал ей один продюсер, с которым у неё был краткий роман несколько лет назад.
Роман, очевидно, оставил достаточно приятных воспоминаний, так как он всё же решился поговорить с ней.
— Ты должна понять, что здесь просто кошмар. Каждый в городе отдал свою дань политкорректности, и, так сказать, возжёг щепотку ладана на алтарях мультикультурализма, многообразия и педерастии. Некоторые из нас сожгли больше чем щепотку. Теперь оказывается, что нас могут убить за некоторые фильмы или телешоу, с которыми мы были связаны в прошлом даже не прямо.
Мы и представить себе не могли, что такое возможно, и теперь каждый вспоминает про себя каждую строку, которую когда-либо написал, каждую сцену, которую снял, срежиссировал или сыграл, задаваясь вопросом, кто будет следующей мишенью Добрармии. Все прячутся. И даже если бы ты не попала в чёрный список, я не уверен, что смог бы нанять тебя на хоть какую-нибудь работу. Все проекты остановлены, потому что и исполнители и обслуга — в бегах. Подборка летнего выпуска для кинотеатров и видеодисков уменьшена в десять раз, и Бог знает, на что будет похож осенний сезон телевидения. Но факт — что тебя занесли в чёрный список.
— Из-за парня, которого я знала в прежней жизни, когда была подростком, парня, которого не видела много лет, и от которого теперь убежала бы в ужасе, увидев, что он вошёл в дверь, — с горечью напомнила Джулия. — Насколько мне известно, я сама могу оказаться в расстрельном списке Добрармии, потому что Зак считает меня своего рода предательницей за работу на евреев, а эти самые евреи так со мной поступили!
— Да, это — жестокий удар, малыш, но тебе ещё повезло. Радуйся, что те два ублюдка из ФБР не взяли тебя в центр города и оттуда — в неизвестном направлении. Ты же слышала, что в наши дни это уже не раз случалось. После кровавой бани в «Кодаке» в вечер вручения наград, затем всех этих убийств, и, наконец, невероятного разоблачения Эрики Коллингвуд, важные шишки стали законченными параноиками в отношении любого бледнолицего. Они не знают, кому могут доверять. И ФБР не знает. Повстанцы чудятся им под каждой кроватью. И они кидаются на всех вокруг.
Чёрт, они были здесь на днях и устроили мне и всему моему белому персоналу грубый допрос, но обращались не так плохо как с тобой, потому что у меня есть имя в этом городе. Или, во всяком случае, было. Фабрика слухов гудит как реактивный двигатель. Предполагается, что после случая с Эрикой боссы подумывают полностью запретить работать в кино или на телевидении всем лицам европейского происхождения, кто не сможет достоверно подтвердить, по крайней мере, одну гомосексуальную или межрасовую связь.
— Да, и здесь я оказываюсь в стороне, так что меня, вероятно, уволили бы в любом случае, — усмехнулась Джулия. — Выходит, что ты, в конце концов, оказался умнее, когда бросил меня и поменял на китайскую куклу из отдела маркетинга.
— Но, Джул, я…
— Проехали, Стэн. Я справилась с этим. Спасибо тебе за звонок. Я знаю, что, вероятно, это небезопасно, и ты рискуешь. Надеюсь, ты звонишь из автомата, так что никто не сможет узнать по распечаткам твоих звонков, что ты со мной связывался?
— Ну, да, так оно и есть, — несколько смущённо ответил он.
— Боже, Стэн, я пошутила! Неужели всё действительно так плохо? — изумлённо спросила Джулия.
— Да, дела очень, очень плохи, — сказал Стэн прежде, чем повесить трубку.
Теперь Джулия сидела, печально ковыряя грейпфрут и машинально перелистывая бульварные журналы, купленные по привычке в универсаме вчера вечером: на старой работе она также отслеживала дешёвые слухи.
На обложке каждого журнальчика красовался видеокадр c Эрикой Коллингвуд в платье от Прада, стоящей на сцене «Кодака» и готовой представить премию «За лучший сценарий», с каким-нибудь броским заголовком вроде «С улыбкой на лице и ненавистью в сердце». В продолжении внутри должен быть изображён или застреленный глава студии или кадр из телешоу или кинофильма с участием Эрики. Заголовок одной газетёнки, которую листала Джулия, кричал «ЭРИКА — ПРЕДАТЕЛЬНИЦА!»
В другом журнальчике передовая статья придерживалась иного направления, и её заголовок вопрошал: «ЭРИКА — ЕЩЁ ОДНА ЖЕРТВА ВЕЧЕРА ОСКАРА?» Этот журнальчик предполагал, что люди из Добрармии похитили или убили её, а от тела избавились.
Мартину Шульману также уделялось много места на внутренних страницах большинства журнальчиков и газетёнок, с нечёткими снимками его физиономии с сигарой, и заголовками вроде «ЧАСТНЫЙ СЫЩИК ПОКЛЯЛСЯ НЕБУ ОТОМСТИТЬ УБИЙЦАМ В ВЕЧЕР ОСКАРА». Обычное дерьмо. Джулия была потрясена всей историей с Эрикой Коллингвуд. Она была мельком знакома с Эрикой по студии «Фокс» и не знала, что обо всём этом думать. Она была уверена в одном: что бы ни говорили в бульварной печати, наиболее вероятно, что это враньё. Казалось, весь мир сходит с ума.