Очищение

Еловенко Вадим Сергеевич

Андрей открыто улыбнулся и сказал:

– Вы просто не так ее поняли! Я тоже, когда читал, думал, господи, что я натворил, как вообще это в моей больной башке родилось!? Но когда дочитал, я понял! Самая важная мысль этой книги одна – сострадание. Ведь страх перед тьмой смерти невероятен в нас и это не мнимый налет веры, это не выдуманная мораль, это настолько вещественно! Все нутро человека сопротивляется смерти и оно содрогается от страха перед ней. И именно страх перед собственной смертью должен не давать остальным убивать друг друга. Ведь ты отправляешь в небытие не просто душу, которая якобы воскреснет, а РАЗУМ. Такой уникальный и неповторимый. Такой беззащитный, словно огонек свечи и в то же время такой мощный инструмент познания мира. Ты обрываешь не абстрактно

жизнь, ты, словно сам становишься на край этой черноты… Это страх и сострадание. Мне сложно высказать всю глубину этого. И конечно книга нашла отклик не потому что она как вы говорите развязывает руки… А потому что она своими трехстами страницами отменяет тысячелетние религии! Не просто отбрасывает их, а вплетает в себя и показывает, какое извращенное нутро кроется в каждой из них. Каким больным должен был быть разум, что бы родить подобные верования. Как же жутко боялся человек смерти, что создал эти сказки про бессмертие и как жестоко он за них поплатился. Ведь мы воспитывали тысячелетия веру во все что угодно. Воскрешение души, реинкарнацию, переселение душ, но не пустое и понятное – темнота смерти. Раз и навсегда! Как было бы меньше войн, если бы не было этих обманок… этих ловушек для нашего мозга. Половина трагедий бы не случилось, знай бы точно солдаты, что дальше ничего не будет. Сколько бы глупостей не наделали люди…. И главное, они по-другому бы прожили жизнь! Посмотрите на молодежь… посмотрите, как они убивают свою жизнь и время в Интернете. А если им до паранойи вдолбить, что жизнь одна… что потом ничего не будет, что надо насладиться теплом близких тебе людей. Надо хоть кого-то согреть в этом холодном мире. Надо успеть оставить после себя хоть что-то! А не кучу экскрементов!

Веккер видел, что такой показавшийся ему спокойным Андрей просто на грани странного и неадекватного срыва. Он поднялся и, пройдя к окну, сказал:

– Я рад, что вы здесь. – Чувствуя даже не поворачиваясь к Андрею его недоумение, Веккер объяснил: – Здесь я и Вика, и такие как Вика сможем защитить вас от того мира. И тот мир от вас. Ваша мораль опасна не потому что развязывает руки… Это все глупости. Да и нечего плохого в этом бы не было… может хоть те, у кого эти руки и так развязаны деньгами вели бы себя поскромнее. Ваша книга, ваши мысли опасны другим… Они просто отрицают смысл существования человека. Даже я еще ищу этот смысл, не смотря на свои годы. Вот я действительно хочу понять нахрена я такой родился именно в это время, именно в этой стране и для чего это понадобилось Богу, Вселенной, человечеству в конце концов. А то что вы говорите… надо все успеть… Вы лично уже все успели… После такой книги, как Демиург и писать больше не надо. Она и так все с ног на голову ставит и заставляет любого сломать мозг, чтобы докопаться до сути самого себя. Это… пойдемте на улицу. Я провожу вас до вашего дома. Надо уже ехать в Москву. А то я отгулы взял именно чтобы встретится с вами. Но все что произошло вчера и сегодня… По пути мы еще поговорим. Два философа в городе объятом чумой… Так что вы думаете на счет школы?

2.

Семен открыл дверцу Вике, и она забралась на заднее сидение. Там уже сидел один из бойцов и он приветливо поздоровался. Сам Фомин сел за руль и спросил весело:

– Ну, как там ваше Коммуниздякино?

– Фу, блин! Сема! Я это слово даже повторить не смогу. И причем тут коммунизм?

Засмеявшись, Фомин вывел машину с парковки от КПП и сказал, доставая сигарету:

– Мечта моих родителей была в свое время! Денег нет, все бесплатно. От каждого по способностям каждому по труду. Хотя это вроде социализм, а не коммунизм. Короче, нихрена я в этом не понимаю.

– А ну это да… – улыбнувшись, сказала Вика. – Если бы не умирали так быстро, особенно наркоманы, был бы вообще рай.

– Ну, нарики передохнут рай и настанет. – Заверил ее Фомин. Он довел скорость до сотни и, откинувшись, расслабился в кресле: – Правда что с вашими камикадзе делать никто не знает. Вон Толик рассказывал двенадцать человек на прорыв пошли… среди них наркоманов не было. Чего им там не сиделось…

– Скученность большая. – Пожав плечами, попыталась объяснить Вика. – Да и все равно не смотря на огромную выделенную территорию и несколько городов, чувствуешь себя в тюрьме… или в резервации. Выехать-то нельзя… Тем кто не думает о том что там за колючкой и зоной отчуждения, тем хорошо. Быстро работу находят быстро квартиры получше получают. Живут себе припеваючи. Ведь по сути поффигу, где жить, как мне кажется. Лишь бы чувствовать себя человеком. А вот с этим у нас в Комуниз… блин как ты назвал наш город? Ну, в общем, с осознанием себя людьми у нас проблема. Серьезная проблема.

– Даже у тебя? – спросил автоматчик справа от нее.

Вика пожала плечами, но через некоторое время ответила:

– Ну, вообще-то да. Даже у меня. Иногда хочется в Москву смотаться просто погулять, а не только по делу и с кучей бумажек удостоверяющих, что я не верблюд. Форма спасает, но в метро без карты медконтроля не сунешься. В автобус не влезешь. Везде сканеры стоят. Приходится частника ловить, если добраться куда-нибудь хочешь. А откуда у меня деньги? У нас там деньги не нужны, а что я в бухгалтерии на работу получаю так это копейки. В общем, куда не кинь везде клин.

– Да что ты расстраиваешься? – Фыркнул Семен с переднего кресла. – Приезжай, я тебя встречу, свожу в ресторан нормальный, просто погуляем.

– Да я вообще не об этом, между прочим! – сказала Вика, доставая пистолет и проверяя его, нацелив в пол. – Я просто чувствую себя как в гетто еврейском времен второй мировой войны. Там тоже заработать денег было нереально. А евреям в Польше вообще запрещалось иметь больше двух тысяч злотых, которые они там внутри и тратили на самое необходимое. И тоже… ну даже вырвутся они за черту гетто ну и куда дальше без денег, без всего. Мне кажется, наше правительство слишком многое переняло у тех… в черной форме.

– Ну, голодом же вас там не морят!? – спросил автоматчик. – Работать просто уговаривают. Я сам видел… не рассказывай. Кто не хочет, не работает. Лекарство все исправно получают, причем бесплатно! То есть на ваш маленький коммунизм хреначит вся страна!

– Да вот это-то и плохо! – заявила Вика, пряча оружие в кобуру. – Вся страна нас ненавидит и считает, что мы сидим на ее шее. Все просто мечтают, что бы мы там перемерли. А когда ввели налог этот долбанный всем? Ну, который там еще обозвали хитро, но все поняли, что это на содержание нас убогих. Думаете, любовь или терпимость прибавилась. Словно спецом стравливают здоровых и больных.

– Не кипятись, Вик. – попросил спереди Фомин. – Сейчас работа будет сложная, там молодая семья… тебе надо быть в форме. Прибереги для них красноречие. А что касается разжигания ненависти… дура ты Вика. Они просто страх пытаются разжечь, чтобы люди головой думали, а не членом или еще не скажу чем…

К дому, где предстояла работа, они подкатили вместе с другой группой. Вика сразу узнала в первом вышедшем из машины Павлика – отличного парня из ее же курсантской группы. Она вылезла тоже из салона и они обнялись.

– Павлик! Я тебя три месяца не видела! Где ты шлялся, обормот!

Парень смущенно улыбался, видя усмешки бойцов милиции, и сказал тихо:

– Я с дежурки уже два месяца не снимаюсь. Через неделю, наконец, отпуск. Приеду к вам. Там мою квартиру еще не заняли?

– Пусть попробуют только! – заявила Вика, показав неизвестно кому кулачок.

Из микроавтобуса выбрался капитан по форме и спросил насуплено:

– Ну, чего? Все готовы?

Вика обрадовано улыбнулась ему и сказала:

– А Виктор Федорович такой важный, как всегда. Даже не здоровается.

– Прости, мелкая. – Улыбнулся капитан и, подойдя к ней, поцеловал ее в щеку. Небритостью он царапнул нежную кожу девушки, отчего она, позабавив всех, густо покраснела. А капитан, вот гад, подняв в воздух палец процитировал: – Как говорят восточные мудрецы: девушка, много краснеющая, познала много стыда!

Не смотря на капитанские погоны, он получил ощутимый тычок в свой отвисший живот, притворно заохал и поднял руки, сдаваясь на милость победительницы.