Одержимый
Шрифт:
— Во-первых, — начал он, — таково желание руководства министерства, которое хочет, что вполне естественно, быстрее получать наши рекомендации; во-вторых, программа экспедиции в основном выполнена; и, в-третьих, причина сугубо личная, но для меня весьма важная: дела настоятельно требуют моего скорейшего возвращения в институт. Достаточно?
Кудрейко замотал головой.
— Может, вчера было бы достаточно, а после «Байкала»… Ну, такое чувство, Виктор Сергеич, будто мы арифметикой занимались, а до алгебры не дошли!
— Нельзя объять необъятного, — веско произнёс Корсаков. — Я уже
— Кандидатами наук будете, — позавидовал Чернышёв. — В больших очках, с кожаными портфелями…
— Не о диссертациях речь, — морщась, сказал Ерофеев, — да и не напишешь их без алгебры. Не знаю, как вас, Виктор Сергеич, а Кудрейко и меня «Байкал» свербит, как заноза. Когда мы перебрались туда… ну, помогать с околкой, то будто глаза открылись, как у котят. Знаете, сколько льда было на «Байкале»?
— Тонн за тридцать пять, — осторожно сказал Корсаков.
— С гаком! — выкрикнул Кудрейко. — Пятьдесят, не хотите?
— Не ори, — остановил его Ерофеев. — Как положено, мы сначала замерили толщину льда на различных конструкциях, построили график его распределения по длине судна и методом трапеций определили объём. Получилось около пятидесяти тонн. А из этого следует…
— … что ни хрена мы пока что не знаем! — вызывающе заявил Кудрейко.
— Черт бы тебя побрал! — в сердцах выругался Ерофеев. — Из этого следует: первое — мы так и не выяснили, как бороться за остойчивость и выравнивать крен при сильном обледенении, второе — какие манёвры должен производить в данной ситуации капитан, третье — каковы физические свойства нарастающего льда в экстремальных условиях, его солёность, структура и так далее… Не диссертация, Виктор Сергеич, получается, а липа!
— С одной поправкой, друг мой, — Корсаков снисходительно улыбнулся, — докторская! Задача же кандидатской значительно уже. Вы сильно преувеличиваете, Дмитрий Петрович, хотя такая требовательность к научной работе делает вам честь и вызывает уважение. Уверен, что ваши гидрологические исследования, равно как эмали Баландина, — Корсаков уважительно склонил голову, — войдут во многие монографии и даже учебники.
— Отлично сказано! — восхитился Чернышёв. — И ещё раньше тоже здорово: «Нельзя объять необъятного». Это вы лично, Виктор Сергеич, придумали, или… ты у нас, Никита, всезнайка, откуда?
— Из Козьмы Пруткова, — бесцветным голосом ответил Никита. — Сами прекрасно помните.
— Вообще-то помню, — согласился Чернышёв. — Но всё равно красиво, главное — вовремя сказано. Эх, будь я таким оратором…
— Вы это уже говорили, — с холодной улыбкой напомнил Корсаков. — Итак, друзья, если вопросов больше нет…
— Почему нет? — неожиданно разволновался Ванчурин. — Зачем, Виктор Сергеич, самих себя обманывать? Наши рекомендации годятся лишь для слабого и умеренного обледенения, так нужно честно и указать в отчёте. И обязательно добавить, что обледенение в штормовых условиях нами не изучалось, поскольку от штормов мы драпали, задрав штаны!
— Оскорбительно даже слышать такое! — возмутился Чернышёв и, бросив на Ванчурина испепеляющий взгляд, грозно добавил: — Ваше счастье, Ванчурин, — отменили дуэли. Я бы…
— Алексей Архипович, прошу вас… — с досадой сказал Корсаков. — Как вы, синоптик с тридцатилетним морским опытом, не поймёте, что допускать на судне сильное обледенение пре-ступ-но! Попасть в него могут лишь капитаны, пренебрёгшие штормовыми предупреждениями и элементарными правилами борьбы с обледенением, что великолепно доказал своим разбором Алексей Архипович!
— А если я ошибусь, — угрюмо возразил Ванчурин, — и дам неправильный прогноз? Я не бог, Виктор Сергеич, такое со мной бывает.
— Или, как на «Байкале», выйдет из строя машина? — вставил Кудрейко. — Или штормовое предупреждение застигнет флотилию вдали от берега, как в Беринговом море?
— Скажите своё слово, Алексей Архипыч, — потребовал Ерофеев. — Все-таки начальник экспедиции — вы!
— И скажу, — решительным тоном произнёс Чернышёв. — Насиловать никого не буду, хотите — принимайте моё предложение, хотите — нет: пошли, ребята обедать. Сегодня щи с бараниной, мне на камбузе по секрету шепнули.
— Вы меня удивляете, Алексей Архипыч! — Ванчурин, до сих пор самый молчаливый и сдержанный из всех нас, разошёлся всерьёз. — Вас будто подменили! Если бы я не знал вас раньше, не видел в Беринговом и вчера… Ну, Виктор Сергеич учёный, он теоретик, монографии пишет, а вам-то плавать, рыбу зимой ловить! Какого дьявола вы ухмыляетесь? Зачем срывали меня с места, уговаривали идти в экспедицию? Да с вами ни один уважающий себя синоптик больше не пойдёт!
— А мне надо, чтоб он не себя, а меня уважал, — проскрипел Чернышёв. — Распустились, понимаете, много воли нынче дадено вашему брату… Много болтаем, ребята. Циклон идёт, того и гляди хвостом зацепит, а мы все разглагольствуем, дождёмся, что щи остынут.
— Щи с бараниной… — мечтательно произнёс Корсаков. — Алексей Архипович, по такому случаю, в знак окончания — по маленькой?
— Оби-и-делся… — добродушно проворчал Чернышёв, похлопывая Кудрейко по плечу. — Мало тебе льда на обоих полюсах, бродяга?
Кудрейко резким движением высвободился.
— Уж лучше бы вы молчали, Алексей Архипыч, — с сожалением сказал он. — А то после «Байкала»… извините за прямоту, разочаровываете.
— Присоединяюсь к вашему мнению, — Баландин встал, с глубоким укором посмотрел на Чернышёва. — Я… тоже не ожидал, Алексей Архипович. Давайте действительно выпьем и пойдём есть щи, больше нам ничего не остаётся.
Корсаков заторопился к серванту.
— Хорошо бы, конечно, выпить, — вздохнул Чернышёв, — а нельзя. Правило у меня на борту такое, Виктор Сергеич.
— Алексей Архипович… — Корсаков прямодушно развёл руками. — Ну, не будьте бюрократом, в честь окончания!
Глаза у Чернышёва блеснули.
— Окончания чего? — переспросил он, прикладывая ладонь к уху. — Ась?
Баландин, который уже держал рюмки, замер. Все притихли. Мы уже давно усвоили, что, когда Чернышёв начинает свои штучки, кому-то будет совсем не смешно. Корсаков знал это не хуже нас. Он поставил бутылку на место, с подчёркнутым спокойствием уселся в кресло и стал смотреть Чернышёву прямо в глаза.