Один на один
Шрифт:
Я снова взглянул на небо, на горизонт, на Правые и Левые Скалы, и тут до меня дошло. Вода уходила из бухты, как будто ее что-то оттягивало в открытое море! Вон уже видна полоса полегших мокрых водорослей и камни, которых никогда не было на берегу даже во время самых сильных отливов.
Натянул на себя одежду, сунул ноги в кеды, подхватил мешок и подался к палатке. Во время своих хождений к бухте я проложил тропу по сравнительно ровным местам, и мне не приходилось сейчас ломать ноги между камнями.
Я прошел половину подъема, когда вспомнил о пленке, которой хотел закрыть дыры в палатке. Надо просто накинуть несколько кусков сверху на брезент и притянуть к колышкам шнурками.
Оставив мешок на тропе, побежал к берегу.
Отыскал в водорослях два куска полиэтилена почище и побольше, свернул их в рулоны и переметнул на шнурке через плечо.
Не успел добраться до места, где оставил мидий, как за спиной сильно чмокнуло, а потом раздался длинный всасывающий звук.
Я обернулся.
Вся Бухта Кормы была сухая, будто вода разом ушла из нее через какой-то провал. Высоко торчали щербатые зубья рифов. На дне маслянисто горбились груды водорослей, похожие на китов, выброшенных на мель. А от горизонта двигалась ко мне широкая светлая полоса.
Я как загипнотизированный смотрел на нее, и не мог понять, что это такое. Спокойная, с пологим, почти незаметным волнением ширь воды, потом как бы приподнятая над ней светлая ступень, и дальше опять спокойная ширь, уходящая во мглу.
Пока стоял, глазея на это чудо, полоса придвинулась ближе к острову. Над ней белыми лоскутьями метались чайки, сотни чаек. Я не видел, где начиналась и где кончалась полоса. Она перечерчивала море от Левых до Правых Скал и ярко блестела на солнце.
С вершины сопки в сторону моря потянул ветерок. Он усиливался с каждой секундой, и только сейчас я понял, что нужно спасаться.
Я побежал к палатке. По пути подхватил мешок с мидиями и, задыхаясь, весь в поту, выскочил на поляну саранок.
Ветер уже не дул, а резал лицо. Ветви кустов, росших вокруг поляны, вытянулись в одну сторону и трепетали, как проволочные. Полоса подошла почти к самым рифам. И тут, наконец, я увидел, что это такое.
В следующий миг ветер переменил направление и рванул в сторону сопки с таким напором, что я захлебнулся воздухом. Рулоны пленки слетели с плеча и укатились в заросли у ручья. Я уцепился за кусты и наклонился навстречу воздушной струе.
Метрах в ста от рифов Бухты Кормы поднялся высоченный желто-зеленый вал с пенной, загибающейся вперед верхушкой. У Левых и Правых Скал вода взревела низким подземным голосом, в один мах водяная стена взлетела над рифами и со звуком грома опрокинулась на землю. Под моими ногами вздрогнул весь остров. А потом все исчезло — и рифы, и Правые и Левые Скалы, и сама Бухта Кормы. Осталось только крутящееся дымное месиво, которое со скоростью вихря помчалось вверх по тому пути, по которому я только что шел.
Брызги ударили в лицо, и не успел я моргнуть, как свистящая пена залила меня по грудь. Мимо пронеслись какие-то доски, переворачивающиеся ветки, растрепанные лохмы водорослей. Меня тряхнуло так, что чуть не оторвало у запястьев руки.
Свист воды перешел в клокотанье, потом в шипенье, пена начала оседать, открывая изломанные, перепутанные кусты с повисшими на них ошметками тины. Вода начала отбегать назад.
Я видел, как из белых водоворотов вынырнули Левые и Правые Скалы, как высунулись наружу рифы Бухты Кормы и как берег стал снова похож на то, что я видел уже сотни раз.
Скользя по мокрой траве, я перебежал поляну и бросился к палатке.
Вода до дерева не добралась. Палатка стояла на месте сухая, нетронутая. Матрац лежал в ней так, как я его положил. И сверток с огневыми палочками, и связка досок от ящиков, и дудки, которые я нарезал для салата. Каким уютным, родным все это мне показалось!
Отсюда просматривался только узкий участок бухты до Правых Скал.
Вода снова отходила от рифов, открывая дно с китовыми спинами водорослей, и от горизонта к берегу катилась вторая светлая полоса. Над ней так же беспорядочно метались чайки, а выше темно-зеленой стрекозой к острову летел вертолет.
Мне показалось, что я сплю или сошел с ума. Я стоял у палатки, открыв рот, и как дурак смотрел на небо. Если это за мной, они наверняка меня не заметят: ни один из моих костров не горел. Нодья, наверное, кончила дымить к полудню, а в очаге я еще не успел развести огонь из-за шквала. Кроме того, сверху меня закрывало дерево.
Я снова вернулся на поляну саранок, сбросил с плеч куртку и начал крутить ею над головой. Как и тогда, завидя катер, кричал: «Здесь! Спасите, я здесь!»
Вертолет снижался. Он шел прямо над полосой пены, приближающейся к бухте.
Снова в сторону сопки рванул ветер, над рифами подскочила стена мутно-зеленой воды, переломилась и ухнула в бухту, съедая все пенными водоворотами. Что-то большое, длинное мелькнуло в кипящих вихрях у Левых Скал, полетели, вставая на попа, бревна, ныряя, завертелись доски, вырванные с корнем кусты. И снова со свистом и шипеньем начал взбираться по склону белый, изорванный в клочья гребень.
Вертолет завис между мной и пропавшей под волной бухтой. Сквозь стекла фонаря кабины я видел силуэты двух пилотов, а на борту хорошо различал красную звезду в белой каемке.
Я бесновался на поляне до тех пор, пока вертолет не набрал высоту, медленно развернулся и направился на юго-восток.
…Они видели меня, честное слово, видели! И, наверное, полетели за помощью.
Скоро все затянуло белесой мглой и начал накрапывать дождь.
Мешок с мидиями я нашел в кустах недалеко от источника. Там же валялся и мой перемет с пленкой.
К ночи так завалило горло, что я не мог глотнуть. Тело невыносимо чесалось и горело. Кожа на руках вспухла, стала багровой. Меня лихорадило. С трудом разжег огонь в очаге. Потом разбил киркой доски, втащил их в свою конуру и кое-как укрепил пленку на скатах палатки. Голова разламывалась от боли. Я плохо соображал, что делаю. Тянуло прилечь, закрыть глаза и не думать ни о чем.