Один в поле воин
Шрифт:
«Он дорежет мужика и возьмется за меня. А я ничего не могу сделать. Ничего. Как глупо».
– Говори, падаль! Где могила?! Где закопал моих деток?! Где Мишка и Светочка?! Убью!
– Приди в себя и посмотри на меня! Я советский человек! Не фашист я! Не… А-а-а!! – на этом месте голос оборвался, превратившись в дикий вопль, полный страха и боли.
Не знаю, что маньяк с ним сделал, но спустя несколько минут пытаемый уже не кричал, а срывая горло, визжал от боли. Тело инстинктивно напряглось, по спине потек холодный пот. С таким трудом сдерживаемый страх сделал еще один шаг к сердцу.
– Я не… А-а-а!!
– Ты мне все скажешь… – в голосе маньяка все так же звучала черная всепоглощающая ярость.
– Скажу!! А-а-а!! Прекрати!! А-а-а!! Скажу!! Все скажу!!
В следующий миг, похоже, маньяк услышал его просьбы, потому что крики резко оборвались, сменившись всхлипами и стонами. С минуту стояло молчание, но потом жертва заговорила, пусть судорожно, обрывая фразы и захлебываясь словами, и тут вдруг я неожиданно понял, что этот человек имеет прямое отношение к книге.
Михаэль Вагнер за последние полчаса получил порцию такой сумасшедшей боли, почти разорвавшей его мозг на части, что был готов на все, лишь бы больше ее не испытывать. Он больше не хотел боли, он ее боялся, как и черную пустоту в глазах своего палача. Он уже понял, что попал в руки сумасшедшего садиста, и теперь решился рассказать ему все, лишь бы тот поверил и успокоился.
– Все придумал… англичанин!! И Курт!! Курт самый настоящий фашист!! Он убивал русских людей!! Он убил твоих детей!! Не я!! Он!! Я покажу дом, где…
Он еще какое-то время говорил, а в какой-то момент его слова оборвались, слились в протяжный, почти звериный, вой. Казалось, сам воздух дрожит от этих диких, сумасшедших криков, потом эта дрожь передалась мне. Там, за моей спиной, страшно умирал человек. В который раз его крик оборвался, но лишь для того, чтобы сквозь адскую боль крикнуть:
– Я убил твоих детей!! Я фашист!! Я убил…
Причем эти фразы прозвучали на немецком языке. Стоило палачу его услышать, как он взревел:
– Фашист!! Убью!!
– А-а-а-а!!
Дикий вопль вдруг резко оборвался, затем с минуту слышались хрипы и сипение, и все затихло.
«Агония. Теперь я?!»
Сердце, словно молот, ударило по грудной клетке, стоило мне услышать тяжелые шаги. Мне не хотелось умирать, тем более так страшно. Как мог я боролся с страхом, вот только чувство беспомощности мешало мне собрать всю свою волю в кулак. Мне очень хотелось закрыть глаза, но даже этого не смог сделать. Возчик остановился передо мной. Широкий нос, толстые губы, очерченные усами и криво подрезанной бородой, в которой было полно седых прядей. Руки, рукава и острый нож были залиты кровью. Стоило ему опустить руку с ножом, как с лезвия сорвалась и упала капля крови. Нервная дрожь сотрясла мое тело, причем такая, словно меня с размаху бросили в прорубь. С большим трудом мне удалось сдержать в горле крик.
– Пацан?
В чем заключался вопрос? Я не знал ответа, но имея внушительный опыт полевой работы, все, что происходило со мной, фиксировал автоматически, не задумываясь, мгновенно анализируя и складывая в памяти. Именно поэтому сейчас в моей памяти выплыло имя его погибшего сына, которое я судорожно протолкнул сквозь пересохшее горло:
– Мишка.
Не знаю, что произошло в больной голове убийцы, но что-то дрогнуло в неподвижных чертах лица маньяка. Мой взгляд,
Меня обнаружили только спустя два часа, благодаря стае бродячих собак, которые, почуяв запах крови, собрались у дверей заброшенной котельной, скребя дверь и воя.
Где-то в это время к дровяным складам, находившимся в двухстах метрах от заброшенной котельной, приехал грузовик с шофером и экспедитором, для того чтобы получить по разнарядке дрова для филиала № 17 Городского управления коммунального хозяйства. Экспедитор сразу ушел на склад оформлять бумаги, а шофер зацепился языком со сторожем, который жил при складе.
– Матвеич, как убийца, не шалит больше в вашем районе? – первым делом спросил он худенького дедка в тулупе, вышедшего на улицу покурить.
Слухи об убийце, за которым уже числилось три трупа, давно ходили в народе, но при этом никакого официального заявления власти не сделали, так как полученный приказ сверху заставлял оперативников и следователей оформлять подобные дела, как пьяные драки с применением холодного оружия.
Сторож, до смерти боявшийся проклятого богом убийцу, так он его называл, как только о нем услышал, так сразу и потемнел лицом:
– Ты к чему его вспомнил, Колька?
– Как мы к вам с Сеней подъезжали, так слышали вой собак. Мы с ним сразу решили, что по покойнику воют.
– Где слышали?!
– В районе старой котельной. Там еще развалины есть.
– Брешешь ведь! Надсмехаешься над стариком! А еще комсомолец! Тьфу на тебя!
– Точно говорю, Матвеич! Не веришь, так у Семена спроси! Вон он идет, – и водитель показал на вышедшего из ворот экспедитора.
– Семен, друже, подойди, спросить хочу.
– Чего у вас тут? – спросил подошедший к ним экспедитор.
– Колька говорит, что вы вой собак слышали. Так ли это?
– Не врет, – сказал, как отрубил, Семен, после чего скомандовал: – Колька, хорош лясы точить! Давай берись за работу: разворачивай машину и подавай к складу. Грузиться будем!
После третьего убийства милиция, несмотря на строгий приказ не вносить панику в народ, все же пошла на полумеры и предупредила о бдительности сторожей, водителей и продавцов, а также раздала им бумажки с телефонами, куда надо звонить, если что-либо подозрительное заметят. Стоило шоферу уйти, как Матвеич затоптал самокрутку и побежал к телефону, чтобы доложить о подозрительном факте.