Одиннадцатый цикл
Шрифт:
Ястреб, казалось, сейчас взлетит – до того трепыхался его серебряный плащ. Разящая сталь задавала направление следам ног на песке; мечник бил метко, исключительно собранно. Лезвие порой чиркало по Семени – и так тело новорожденного отпрыска впервые познало боль, уронило первые багряные капли. Из глотки вырвался чудовищный болезненный вой, и противники отдалились.
Зеруб опустил центр тяжести. Меч вскинут, блестящий плащ стелется по песку.
Семя с бесстрастным видом зализывало раны. Воитель вновь ринулся в бой и на этот раз встретил отпор.
Танцуя туда-сюда, Семя дернуло головой так, что
Искусный воин теснил противника к стене. Семя вдруг подскочило, как от взрыва, – иначе в тот же миг его рассекло бы поперек точным рубящим ударом. Ноги размягчились, упруго толкнули тело от стены к середине арены.
Зеруба это не смутило. Подлинный хищник, он оправдал грозное обличье и ринулся за целью в неистовом, поистине ястребином броске.
Семя вовремя напрягло кожу, выставило плечо, упершись в песок, и меч соскользнул. Тут отпрыск на миг замер: в равнодушных глазах как бы тускло блеснула мысль. Голова описала круг, разгоняя волосы, и те в полете застыли в форме острых серпов.
Всплеснуло искрами, скрежетнуло, как ногтями по камню, – то пряди царапнули по доспеху Ястреба. Он отшатнулся.
Теперь Семя перехватило инициативу и оттесняло врага. Хлесткие конечности разгонялись плетьми и за миг перед ударом твердели, обрушивались на мечника сокрушительными молотами. Белый Ястреб отступал.
Но на его стороне был опыт. В одну секунду зеруб вернул свое и приготовился дать сдачи, занял защитную стойку.
Зазубренные пряди лязгнули по мечу – и в этот миг расслабились, оплетая клинок, резко вырвали его из рук грациозного Ястреба. Его пробросило вперед.
Семя заскочило ему на плечи и стиснуло в каждой руке по пряди. Те стальными проволоками обвили перистую шею Белого Ястреба, и он едва успел просунуть под них ловкие пальцы. Волосы прорезались сквозь латные перчатки, и с них теперь капала кровь.
– Довольно! – низвергся по балконам на арену монарший приказ.
Семя и глазом не моргнуло, лишь крепче перехватывая пряди. Бесчувственные туманные глаза смотрели отрешенно. В мертвой тишине звучали только тяжкие хрипы душимого. Песок вяло кропило багряными каплями. Белый Ястреб корчился в муках, задыхаясь.
– Сиэли, – холодно изрек Верховный Владыка.
В мгновение ока на арене выросла сущность по имени Сиэли, подобная чахлому дереву из заглоченного туманом леса. Длинная, нескладная, она высилась громадиной, хотя стояла на полусогнутых ногах.
Ее плотно облегали темные одежды, притянутые к телу кожаными ремнями. Маска поверх лица была из блестящего металла, с одними лишь глазными прорезями, и под левой чернела нарисованная слезинка.
Сиэли с одиннадцатым Семенем равнодушно переглянулись. Белый Ястреб кряхтел, пятная кровью безупречную поверхность лат.
Тонкой теневой молнией щелкнул между ними резкий удар, сбивая Семя с зерубского воителя. Монаршее чадо впечаталось в стену, взрывая в ней воронку.
Взгляд Сиэли упал на Белого Ястреба, рухнувшего на колени. По скрюченным пальцам змеилась кровь, зато на благородной голове все так же не было ни пятнышка, ни царапинки.
Тишину арены нарушал лишь его
Глава четырнадцатая
Слово Безмолвного Кэйлу изменяет ткань бытия. Однажды он шепнул о погибели, и в тот же миг все вокруг тронуло тленом. Хитродей создал для этого слова особый ларец, который, по слухам, отныне заключен в самых потаенных недрах утеса Морниар.
Утес испустил долгий вздох. Вой его прокатился по катакомбам, где за каждым углом обитало Безмолвие.
Семя отмыли и одели в торжественное, отороченное мерцанием облачение из лунного света, что так шло к серебряным прядям и неестественно бледным глазам.
Как и прежде, по длинным туннелям, по телу утеса Морниар первой шагала непорочная фигура Девы-Матери с фонарем в сухощавой руке, а по пятам за ней следовал королевский отпрыск. Вскоре они достигли двойных арочных дверей, окованных поперек железными штырями. Фонарь нырнул под мантию – полотнище сумрака вмиг сшило края, Безмолвие заговорило немым шепотом – и вынырнул вместе с другой рукой, держащей древний бронзовый ключ с причудливыми узорами на основании. Дева-Матерь неторопливо вставила его в скважину.
Двери распахнулись, и тут она почему-то скользнула в тень, предоставляя подопечного самому себе.
Впереди простерлась обширная зала с ковровой дорожкой переменчивых красок – она вела к пьедесталу с престолом, на котором восседал Верховный Владыка.
– Подойди же, кровь моя, – приказал он, и дитя повиновалось.
Зала была поистине огромной, но будто излишне пустой, необставленной. Скудное убранство придавало ей строгости, преисполняя ощущением, что рядом – высшая сила. Вдоль колонн по обе руки горели светильники, высились громадные скульптуры Владык-стражей с тремя руками и заостренными книзу масками. В тенистых альковах слева и справа висели гобелены, изображения на которых как будто шевелились. Семя безразлично рассмотрело вышитые вихри драконьего огня, что медленно захлестывают волной несчастных смертных. На другом гобелене смертные явились вознести дары Верховному Владыке, третий повествовал о каком-то прошлом Семени. А вот огненный и морозный рыцари рассекают гобелен на пламенную и ледяную половину.
Сиэли, то живое дерево с арены, высилось нагромождением скрюченных ветвей подле королевского престола. Напротив толпились зерубы-вороны, что изучали Семя, а правее всех стоял великан, живая дозорная башня, в плотном, застегнутом до верха плаще и маске чумного врачевателя.
Ниже у пьедестала находился кто-то раздутый, с кожей цвета бледно-зеленой топи – без рта, зато со щупальцами, что копошились как бы сами по себе. Глаза его – точно россыпь больших черных бусин.
Последнее существо, совершенно нагое, было бы одного роста с монаршим отпрыском, если бы не кривые рога на лошадиной голове. Они колыхались, ветвились во все стороны, как ветвится тракт, чтобы соединиться с соседними дорогами. Кожа была нежно-розовая, а ноги кончались копытами. Нос – точно как у коня, только без волосков; толстый у основания хвост истончался книзу, оплетая копыта.