Одиннадцатый цикл
Шрифт:
Я бросился к Йи’суре и зажал рану в тщетной попытке отсрочить его последний вздох.
– Расскажи мне о Мукто! – напирал я. Все немощнее смеживались и поднимались его веки.
– Ло’Сай заполучит твою голову, как заполучил Сун’Ра.
Акар, назвавшийся Йи’сурой, поднял меч и опять всадил в шею – теперь глубже. Здоровый глаз расширился, вспыхнул таким живым огнем, каким не горел даже в битве, – то испускала последние искры его пламенеющая душа.
С какой одержимостью, каким одухотворенным взором он смотрел на меня в эту секунду – решающую, последнюю. Йи’сура
Кровь хлынула по трясущейся руке. Та неумолимо продавливала меч, распарывая глотку. Я с замиранием сердца ахнул, будто его душа вылетела из моего рта.
А этот глаз! Черный, большой и бездонный, он лучился такой верой, такой решимостью, такой честью, сияя высшим светом, – мне даже захотелось благоговейно отвести взгляд, но я не смог: роковой исход этого воителя меня заворожил.
И вот шея вспорота, кровь хлынула рекой. Не дрожит больше обмякшая рука. Йи’суры не стало.
– Ты бился доблестно, – проговорил я по-акарски. – Наши предки примут твою кровь. – Слова слетали с языка холостыми, неуклюжими, будто они вовсе не мои.
В ушах еще звучал его голос. Я – предатель. Изгой, упрятанный от людских глаз за клетью людских стен, кому не подают руки, кто не достоин славы.
Я поднялся в глубокой задумчивости, никак не ожидая удара тяжелой ветки по затылку, лишившего меня сознания.
Глава двенадцатая
ДАЛИЛА
Среди остатков северных человеческих цивилизаций обнаружены следы загадочных племен. По слухам, одни при помощи особых браслетов умеют подчинять волю зверей, а другие поклоняются ложным божествам.
Я видела размытые пятна зеленого, синего, сиреневого, красного, желтого. Они проплывали по моему освобожденному от оков сознанию. Видела блистающий высшим совершенством узор шести изумрудов на величественной оленьей голове. Видела переплетенные нити паутины.
Видела бесформенные сгустки, что пульсировали и вяло переползали по лесной поляне, стекаясь в блестящий ком.
Видела многокрылых птиц с несколькими головами. Крылья втягивались в тело, уступая место ногам с неестественно длинными пальцами, которые скользнули под рябь воды.
Влага исказила смешанные в пестрое пятно цвета, рождая из каждого по хорьку с глазами на месте сосков – глазами, в которых отражалась паутина.
Видела разноцветное колесо, связанное с безграничным калейдоскопом возможностей.
Тому, что я видела, попросту тесно в рамках смертных слов: они не вместят всей сути. Разве что если написать их на тряпке, макнуть в бадью и смотреть, как чернила расползаются по воде, – вот каково одним глазком заглянуть в юдоль безудержного морока, куда я окунулась с головой. Одно лишь в этом горячечном наваждении было знакомо: слабый, но стойкий запах Перри, и мне даже показалось, что он смотрит на меня с улыбкой.
Первое, что я увидела,
– Слава Осулару, жива! – Чувствовалось, что у нее камень с души упал. Она сжала меня в объятиях.
В голове была сплошная путаница – и тут я заметила корку запекшейся крови на руках. Моментально обрушилось осознание, тяжкое и беспощадное.
Кровью пахло преступно густо. Я села, и мой взгляд упал на мирно дышащего раненого Джеремию. Перелом не исцелен: полузажившая кожа обтягивала торчащий обломок кости. Нога уже не срастется как надо.
– Перри, – коротко произнесла я.
Дейл и Нора молча потупили глаза.
– Бэк побежал за подмогой, – тихо сообщила она, как бы избегая жуткой правды.
Я оттолкнула Нору. Сердце упало и раздробилось в крошево при виде изувеченных останков моего любимого. Слезы хлынули дождем. Я задрожала, будто сама вот-вот расплетусь на волокна.
Поляна, вся в его кровавом фарше, походила на тошнотворную художественную панораму. Смутно вспомнилось, как я кричала. Горло и сейчас саднило.
Я вытянула вперед дрожащие руки. Они сами, по своей воле, излили тот мягкий исцеляющий свет, пробуждая те же ощущения. Я нависла над кровавой кашей.
– Далила… Что ты делаешь? – удивилась Нора.
Я молчала. Нарастало колдовское сияние. Не знаю, какой приказ я отдала плоти, но зрелище он претворил столь безобразное и гротескное, что меня даже заворожило. Мясо вспухало пузырями, куски кожи и сухожилий липли друг к другу в попытке сшить несшиваемое.
И вновь я начинаю трястись. Чувствую: рассудок на изломе. Дышу часто-часто, ничего перед собой не вижу. Хватаю воздух, а легкие уже отказывают. Сдает рассудок. Из глаз брызгают слезы.
Нора хватает меня за руку.
– Хватит! – рассек тишину ее резкий голос. – Перестань. – А теперь голос смягчился, просит добром, даже молит. С таким же отчаянием, что владело сейчас и мной.
Нора обняла меня за плечи, и я не выдержала: разразилась душераздирающими рыданиями от неизъяснимой боли. Тоска пролилась в безмятежную ночь ливнем из набухшей тучи, что вырвалась из раненого сердца. Даже когда Бэк вернулся со стражей, я не успокоилась.
Так завершился день, когда появилось на свет одиннадцатое Семя.
Глава тринадцатая
Неизвестно, сколько всего существует Владык. Сущность многих из них неподвластна воображению – однако есть и те, кто обладает своим сложившимся образом. Как известно, Сопрано, извечно стенающая, сеет голосом смерть. В академиях Музеи принято возносить ей молитвы о вдохновении. Среди прочих есть Анеизо – Владыка с тремя головами и тремя парами рук, кто прикрывает на одной голове рот, на другой – глаза и на третьей – уши, ибо, если даст волю всем трем чувствам, откроется свету его худший кошмар.