Одиночество Мередит
Шрифт:
— Надо же! Вид сверху, наверное, потрясающий.
— Теперь собираем рамку, — сказала я, а сама представила, как поднимаюсь по сотням узких ступенек на вершину собора.
Какой крошечной я бы казалась на фоне флорентийского горизонта и какое сильное чувство испытала, добравшись наконец до вершины! Как тогда, в детстве, на огромных американских горках в парке Камелот. Мы болтали голыми ногами на самом верху, и Фи нравилось показывать, кого она видит на земле, хохоча над тем, какие все малюсенькие. А мне хотелось смотреть только на небо.
Мы потеряли счет времени, и Том остался дольше чем на час.
— Простите, Мередит. У вас, наверное, есть
— Все нормально. Когда строишь собор, время летит незаметно.
Я взглянула на нашу работу: рамка собрана, и сверху начинает вырисовываться облачное небо.
Он громко рассмеялся — непривычный звук в моем тихом доме.
— Мередит, с тобой весело.
Я сделала вид, что вожусь с подносом, стараясь спрятать неловкость.
— Мне никто никогда раньше этого не говорил.
— Люди порой не замечают очевидного. В отличие от меня — это одно из моих лучших качеств. — Он подмигнул мне. — Еще раз прошу прощения за книгу. Хочешь, могу завтра сунуть ее под дверь, когда буду проезжать мимо.
Я на мгновение задумалась.
— Не стоит беспокоиться. Просто принеси на следующей неделе.
День 1225
Воскресенье, 25 ноября 2018
Меня часто спрашивают, не тянется ли время слишком медленно. Клянусь, нет. По моим представлениям, не медленнее, чем у других. Иногда дни, недели и месяцы утекают как песок сквозь пальцы. В сутках у меня столько же часов, сколько у всех, но нет мужа или детей, которые бы их отнимали. Чтобы добраться до работы, я трачу около трех минут в день, а не три часа, как некоторые. Но все равно бывает, что к концу недели у меня не вычищены деревянные жалюзи в гостиной, с ногтей на ногах не стерт облупившийся лак, не разобрана стопка почты, растущая на подоконнике. Всегда есть дела, до которых не доходят руки, например, обновить силиконовые швы в ванной или разложить одежду по сезонам. Уединенная жизнь с редкими гостями не обязательно добавляет продуктивности. Иногда я даже душ принять не успеваю.
Воскресенье — самый трудный день, но я изо всех сил стараюсь заполнить пустоту. Беру свежие газеты, разделяю на страницы и раскладываю на кухонном столе. Пеку булочки и наполняю чайник, хотя в доме одна только я. Полдюжины булочек, тарелки, ножи, салфетки — вот и подобие стола для семейного завтрака. Тянусь за разворотом со спортивными новостями и за глянцевым приложением. Передвигаю масленку и оставляю крошки в малиновом варенье. Из приглушенного радио доносятся болтовня и смех. Интересно, что сегодня делает Фи, думает ли она обо мне? Может быть, она, Лукас и мама вместе едят булочки и пьют чай. Или у них, как положено, воскресный обед в пабе. Я не хочу составить им компанию, но хочу, чтобы Фи была здесь, со мной. По крайней мере, прежняя Фи. Та, с которой я большую часть жизни делила спальню, а иногда и кровать. Которую вела к алтарю, с которой чувствовала себя защищенной — до определенного момента. Мне так хочется увидеть сестру, что больно в груди. Но потом я вспоминаю, почему ее нет рядом, и булочка во рту превращается в камень.
1993 год
— Почему у нас нет ни одной фотографии, где мы совсем маленькие? — спросила я Фиону.
— Есть, — ответила она.
— Правда?
— У мамы в шкафу есть коробка со старыми снимками. Полароидными. На одном из них мы с тобой в ванне. Ты там такая
— Хочу посмотреть. — Я проигнорировала обидное замечание.
Мне было четырнадцать, у меня только что начались первые серьезные отношения с парнем, и, проводя много времени с его семьей, я стала присматриваться к своей собственной. Оказывается, болтать за завтраком — нормально. Нормально говорить правду, даже если она задевает. Нормально, когда есть семейные фотографии.
У мамы Джейми фотографии были повсюду: на камине, на дверце холодильника, в альбомах — разложенные с любовью и извлекаемые при каждом удобном случае, чтобы повеселиться или подразнить детей. На стене вдоль лестницы она устроила целую галерею, аккуратно развесив фотографии (семейные портреты, фото с выпускных и свадеб) в подходящих серебристых рамках. Всякий раз, поднимаясь или спускаясь по лестнице, она что-то там поправляла. Больше всего меня восхищали профессиональные портреты. Мне никогда не приходило в голову, что можно платить кому-то, чтобы тебя сфотографировали в твоей лучшей одежде, с уложенными волосами на фоне стены в пастельных тонах. Фотография малыша Джейми, сидящего у отца на коленях, рядом с мамой и старшей сестрой, дала мне возможность увидеть совершенно другую семью. Их лица сияли от радости. Никаких пустых глаз. Никакой затаенной обиды.
Я долго не могла порвать с Джейми (хотя уже следовало), потому что общение с его семьей приносило мне огромную радость. Когда мы наконец расстались, я скучала по его маме больше, чем по нему. По дороге в уличное кафе, где я подрабатывала, я порой делала крюк, чтобы пройти мимо их дома. Даже когда шторы в гостиной были задернуты, я чувствовала исходящее оттуда тепло. Как же мне его не хватало!
— Расскажи мне про фотографии, — потребовала я, выключая телевизор.
Сидящая на диване Фиона раздраженно вздохнула, но повернулась ко мне, скрестив на груди руки.
— Зачем тебе? Это обычные старые снимки.
Она явно притворялась равнодушной. Ей льстило, что она знает что-то, чего не знаю я. Тогда у нас еще почти не было секретов друг от друга. Мы всегда жили в одной комнате. Я знала, что в пятницу она надевает свой лучший лифчик (фиолетовый, с кружевом). Знала, что иногда она плачет, лежа в постели, когда думает, что я сплю.
Я пожала плечами, решив поиграть в ту же игру.
— Неважно. Пойду посмотрю сама.
Сестра вскочила с дивана:
— Я покажу.
Мы прокрались наверх. Не знаю, чего мы боялись, ведь мама играла в бинго и должна была вернуться лишь через несколько часов. И все же ее присутствие чувствовалось — в скрипе ступенек на лестнице, в дребезжании окон. Ее не было, но одновременно она была повсюду.
Я не заходила в ее спальню уже несколько месяцев. Там пахло лаком для ногтей и табаком, зеркало туалетного столика было покрыто пылью. Я отвернулась — ощущения были странные. В этой комнате я никогда не чувствовала себя желанной гостьей. Когда я писалась в постель или мне снились кошмары, я шла не сюда, а к Фионе.
— Давай быстрей. — Сестра нетерпеливо потянула меня к шкафу. Она встала на цыпочки, чтобы дотянуться до верхней полки, и вытащила старую обувную коробку.
Я рассчитывала внимательно рассмотреть содержимое, но у Фионы были другие планы. Она сняла крышку и перевернула коробку, разбросав по полу бумажки и фотографии.
— Зачем ты это сделала? — закричала я, опускаясь на колени, чтобы все собрать.
Фиона рассмеялась.
— Вот, смотри. — Она сунула фотографию прямо мне под нос. — Толстушка в ванне.