Одна маленькая правда

Гончуков Кирилл Александрович

Лев еще никогда не чувствовал себя так свободно. Он с легкостью передвигался по комнате, словно занимался танцами с самого детства, он знал обо всех движениях Любови Марковны, а она знала обо всех его движениях. Они становились частями одного вращения, сообщенными сторонами разных фигур, коих выделывали великое множество, и даже следили за дыханием друг друга, вдыхали и выдыхали в унисон.

Лев чувствовал нечто необычное, не только музыку, как раньше, но и сам танец, плавные его изгибы, симфонию движения. Неведомая легкость охватила все его тело, он понял,

что мог бы танцевать всю жизнь, если бы только мог, ему не надоедали все эти па, он импровизировал и подыгрывал, танцевал по наставлению и от чистого сердца.

Конечно, пока не замолкла мелодия.

А за ней – медленные, громкие, отчетливые аплодисменты Павла Петровича Савина, вытянувшегося, как струна, на стуле и с приоткрытым ртом наблюдающего за танцем.

– Превосходно. – Шепнула старушка, обнимая Льва за шею. – Спасибо.

– Провалиться мне на этом месте, если ты не скрывал от нас, что так танцуешь! – Вскричал Павел Петрович, поднимаясь – нет – подскакивая с места. – Что еще ты умеешь?

– Я просто повторял… – Пожал плечами Дубай, с улыбкой глядя на просиявшую партнершу, но не осмеливаясь вырваться из ее объятий.

– Повторял?! – Савин хлопнул себя по лбу, слишком громко, как показалось Льву. – Что еще ты можешь повторить? Мне бы не помешала копия Айвазовского в спальню, что скажешь?

– Нет, рисовать я не умею. Просто… – он старательно подбирал объяснение, – просто сейчас я слышал музыку, и она подсказа мне что делать. Разве у вас не так?

Павел Петрович засмеялся и дернул занавеску, впуская в комнату солнечный свет.

Дубай на миг застыл.

Он совсем забыл.

На подоконнике, покрытая слоем пыли, лежала старая скрипка.

Музыка из мечты

Слишком давно ты не прибегал к помощи старой подруги, музыкант. готова поспорить, ты даже не помнил про нее, поглощенный своими горестями и неприязнями, ты забыл, кто помогает тебе прогнать печать, попросту отдал себя судьбе, которая вышвырнула тебя из своего привычного строя. Грубо ли это? Наверное, грубо. Без музыки Лев Дубай – обычный человек, со скрипкой он – идол.

Поддается ли описанию то, что в этот момент он чувствовал? Волнение, вожделение, неосознанный страх.

Робкие шаги делаются чуть смелее.

Благоговение перед неодушевленным предметом.

Ты же уже чувствовал музыку сегодня, а значит скрипка будет послушна. Гриф мягко ляжет в руку, как ребенок в теплую постель, смычок гладко пройдет по струнам, почти беззвучно, но скоро из-под него вырвется мелодия, новая, непорочная, не слыханная никем до сих пор. Что для этого нужно? Всего лишь звезды.

Савины затаили дыхание – им впервые предстояло услышать, как играет на скрипке Лев Дубай.

Музыкант уже забыл как это, держать в руках скрипки, ощущать ее изящные изгибы, и вот, это трепетное чувство снова охватило его. Он держал смычок на изготовке, но все не решался провести по струнам. И наконец, твердой рукой ласково взял ноту. Музыкальный инструмент издал тихий,

какой-то жалобный писк, походивший на скрип несмазанной дверной петли. Лев непонимающим взглядом посмотрел на скрипку, будто видел ее впервые и еще раз попробовал сыграть. Но как результат получил тот же дребезжащий звук.

Темнота.

Сложнее было представить проблески звезд.

Лев поудобнее обхватил скрипку и закрыл глаза, как делал раньше. Черный небосвод покрылся мерцающими отверстиями. Они разрастались, когда Дубай все смелее и смелее водил по струнам. Мелодия светилась, переливалась разными цветами, вровень со звездами, она извивалась меж них, собирала в новые созвездия, перемешивала между собой и снова расставляла на свои места.

Савины восторженно слушали и стояли все так же в оцепенении, пока Лев не закончил играть.

Но, к их удивлению, мужчина, открыв глаза, не горделиво улыбнулся, а отбросил инструмент в сторону и раздраженно воскликнул:

– Ничего не выходит!

Звезд казалось мало.

Запустив руку в копну волос, он шумно втянул в себя воздух и начал нервно метаться по комнате, как заклинание, повторяя: «Ничего. Ничего. Ничего».

Сначала он посмотрел в окно, как будто удостоверяясь в наличии земли под ногами и неба над головой, словно сомневался в реальности происходящего, затем глянул на Савиных, изумленно прижавшихся друг к другу – те тоже были живыми, не его больной выдумкой. Огонь, трещащий в печи, скрипучая дверь, стулья, стол – ни зрение, ни слух не изменяли своему обладателю. Но отчего мелодия выходила такой простой, такой небрежной и скомканной? Не такой, как всегда… а может, наоборот, такой, как и всегда.

Ему нужно было что-то другое, и звезды уже не подходили.

Немного успокоившись, Лев снова взял скрипку, закрыл глаза и начал представлять. Он представил пустые ленинградские улицы, вселяющие пустоту в его сердце, представил поднятые на дыбы дороги, оседающий на них снег, жуткий холод. Затем на улицах, как по волшебству, стали появляться люди, они шли, сначала медленно, постепенно набирая скорость, и снег под ногами их таял, и дорога покрывалось нежной зеленой травой. Они наступали на каменную крошку, и та снова становилась дорогой, они проходили мимо развалин, и те собирались в дом. Люди улыбались, у кого-то в руках уже были цветы, некоторые гуляли с собаками, счастливые родители держали на руках своих детей, и у каждого на губах можно было прочитать всего два слова: «Конец войне».

Ему казалось, что он просто представляет все это, но на самом деле, он играл. Дубай не чувствовал ни как рука его потянулась к струнам, ни движения по ним смычка. И, конечно, поглощенный своей фантазией, он не услышал, как к дому, со всех сторон, стала тянуться толпа. Люди отовсюду шли, надеясь найти источник музыки, а добившись своего, останавливались, завороженные, ошеломленные, преисполненные надеждой, которую вселяла в них загадочная мелодия. Они будто читали ее вместе с музыкантом, раскрывали, строчка за строчкой, и она поселилась в их душе и привела их сюда.